На вечерней линейке присутствовал председатель колхоза. Есть на свете три святых слова — Родина, Мать, Хлеб,— говорил он. И трижды славен тот, кто не только понимает это, но и защищает от пожаров. Он, председатель, рад, что видит перед собой мужественных ребят, настоящих людей. Не беда, что кое у кого руки покрыты мазью, это заживет. «Была бы беда, если бы вы прошли мимо, посчитав, что это не ваше дело. Совесть мазью не излечишь».
Мальчишки в младших отрядах взволновались. Живем с апачами в одних палатках, ходим на одну линейку — у них подвиги, советы вождей, костры, а у нас что? Мы — рыжие? Отверженные?
И группами, и по одному приходили в изокружок. Там стучали десятки молоточков — шла выколотка по меди, чеканка — похоже на кузницу гномов. Баярд в кожаном фартуке, с карандашом за ухом, ходил между столиками.
- Запишите нас в апачи!
- Здесь никаких апачей нет,— разводил Баярд руками.— Бумага есть, краски, кисти... Хотите в изокружок?
Притвора! Как будто мальчишки не знают, что он Великий советник племени и у него власть над индейцами.
В соседней мастерской заправлял Ашот Шаман. Здесь занимались резьбой по дереву: пахло опилками, столярным клеем, на верстаках лежали груды теплой, похожей на шкурки лимона, стружки. Ашот Шаман, насвистывая, увлеченно рисовал, а потом вырезал на вв-рокой березовой пластине степь. Под скальпелем до— лялась тяжелая клонящаяся трава, видимо, недавно прошел дождь. Бежала по траве тень облака, из норы выглядывала настороженная усатая мордочка — нет лн поблизости врагов?
—Ашот Иванович, возьмите нас в индейцы! Вы же там главный.
Он поманил мальчишек, и когда те, трепеща, приблизились, сморщил лицо и прошептал:
—Маленькие дети! Ни за что на свете не ходите в Африку, в Африку гулять! В Африке гориллы!.. Ух!., Ух!..
Тоже!.. Распрыгался. Бегали за вождями. Те говорили:
- Когда всех звали в апачи, вы где были? «У меня нога болит! В гробу я видел эти испытания!..» Ну и живите. Никого не берем!
- Никого и никогда, что ли?
— Ты сначала заслужи, потом посмотрим.
Кто-то распространял в младших отрядах слух — якобы один апач произнес угрожающую фразу: «Подождите еще немного, вот пропоет наш петух, тогда все в лагере запляшут!»
Почему петух? Как пропоет? Отчего все должны заплясать?
Наутро петух пропел. Это мягко сказано, на самом деле петух орал и тряс изнутри палатку Великого советника.
Улугбек к этому времени проснулся. Солнце только всходило, еще и роса не загорелась. Добравшись до палатки, Улугбек распахнул ее. Вылетел одноглазый петух, светло-синее оперение которого переливалось, как расписной сервиз «Пахта». С маху синий петух попытался взлететь на деревянного орла, но промахнулся и угодил в кусты. Возмущенно прокричав, он добежал до лагерного забора, а с забора махнул по едва заметной полевой дорожке.
Улугбек удивленно смотрел ему вслед. .Что бы это значило?
Радист лагеря Тимоша, по произвищу Черный Фармацевт, маялся бездельем и забавлял себя, как мог. Часами он валялся на диване, то листал журналы, то просто смотрел в белый потолок радиорубки. День тянется, тя-я-я-я-я-я-я-я-я-янется. Иногда, выключив музыку, льющуюся из лагерных динамиков, Тимоша подносил микрофон к губам и откашливался.
—Делавары, кх... занимают западную часть. Гуроны крадутся по восточному лесу. Апачи сидят в Скалистых горах. Тамы-тамы,— бейте! Томагавки — из ножен! К бою!—Абракадабру Тимоша заканчивал воплем:— Банзай!
В рубке раздался телефонный звонок. Опережая девочку дежурную, радист схватил трубку — все развлечение.
Але, сумасшедший дом слушает.
Сидишь один и скучаешь, дорогой, как орел на снежной вершине, да?! От безделья тараканы в голове заведутся. Приходи, дорогой, поговорить надо,— услышал он голос физрука.
- Гречко, убери котенка!
- Куда я уберу?
— Где взял, туда и убери!
- А где я взял?
- Не придуряйся, Гречко! В палате нельзя держать кошку.
- Это котенок, не кошка.
- Не пререкайся, я тебе не друг.
- Это я знаю.
В палате вокруг вожатого Маломёда и Олега Гречко столпились ребята.
- Чемодан держать можно, ботинки можно,— принялся рассуждать Олег,— котеночка нельзя?
- Нельзя, я сказал!
Маломёд закусил губу. Если он не сломит сейчас Гречко, какой может быть у него авторитет в отряде?
- Дрянь тут разводить!
- Еще неизвестно...— процедил Олег.
- Я сам выброшу эту заразу! Вместе с тобой!— Маломёд, забываясь, схватил его за плечо.
Гречко высвободился и погладил котенка, выглядывающего из-под майки.
- Не бойся, маленький, руки коротки у тех, кто нас захочет выбросить!
- Выйди вон из палатки!— крикнул Маломёд.— Вон!
- Подумаешь!— сказал Гречко презрительно и вышел.
Нет, Маломёд не был злым человеком. Больше всего на свете он любил поесть. Второе любимое занятие— поговорить о еде. С чего бы ни начинался разговор, рано или поздно Маломёд приводил его к обеду, ужину или просто к закуске. И начинался высокий слог — баллады и оды вкусной пище.
Сидя у Черного Фармацевта в комнате, после инцидента с Гречко, он говорил: