Война Красного Лиса

Такой случился конфуз с Алькой, апачем из рода Красного Лиса.

—Имя — Сломанный Томагавк,—сказал Великий советник, когда униженного, заплаканного Альку из влекли из канавы.

Алька не знал — отойти подальше и тихо поплакать или расправить плечи? Бьет его жизнь или неожиданно улыбнулась, подарив ему, пока единственному из родовых индейцев, имя?

                                                                       * * *

В этот же день Сломанный Томагавк отличился.

Из лагеря украли садовника Монахова. Это происшествие очень повредило апачам.

Род Красного Лиса умел многое: затаиваться, молчать, кричать так страшно, что ни у кого не появлялось сомнений — это боевой клич краснокожих. Или быстро построить вигвам, имея всего четыре жердины, несколько пучков камыша и моток шпагата.

Но как проверить мастерство следопытов, упорство охотников и воинскую стойкость своих апачей? Да еще в условиях мирной лагерной жизни. На то Красный Лис и был вождем рода, чтобы придумать.

- Задание — следить за садовником. Не спускать с него глаз!—поручил он своей десятке.

- А зачем?

- Затем, что это мой приказ!

- А если он увидит нас?

—Из индейца вопросы не могут вылетать так быстро,— сказал вождь.— Пусть видит. Следите открыто. Куда он, туда и вы. Главное, молча. Дело племени!

—Дело племени!— Апачи отправились на задание.

Садовник Монахов резал виноградные лозы. Уже брала оторопь от его обстоятельного резания. Словно огромная гусеница в белых штанах передвигалась по лагерю, с хрустом перемалывая зелень, оставляя за собой полосу скудной растительности.

Садовник, сидя на ступеньке, рассказывал троим мальчишкам, устроившимся у подножия его садовой лестницы:

—...шутил я в молодости. Раз набрал в кавалерийскую шапку светляков. Принес в казарму — и в постельк своему недругу. Пожар, кричу, горишь! Он руками хлопает, а светляки еще сильней горят, прямо пылают!.. Он хватает ведро с водой и заливает постель.

- Ха-ха!

Отсмеявшись, Монахов хотел рассказать еще историю, но подумал и отказался от этой мысли. Мальчишки не только не улыбнулись, глазом не моргнули. Монахов переставил лестницу дальше. Мальчишки передвинулись следом. Сели. И смотрели на него, смотрели.

Садовник задумался. Кто пришил ему хвост?

Сойдя с лестницы, он отправился в душевую для взрослых. Закрыл дверь на щеколду, пустил воду. Окно выходило в густые заросли сирени. Монахов вылез и огляделся. Трое дежурили у двери. Сыщики зеленые, вам ли уследить за старым кавалеристом!

Но дальше шло открытое место.

—Вон... убегает!— услышал он и пустился бежать со всей возможной скоростью.

Добежав до легкого, дощатого домика, в котором жил, Монахов захлопнул за собой дверь. Обострившийся слух ловил за дверью подозрительные шорохи. Выглянув в окно, он увидел — трое на крыльце. Черт возьми!

Когда прозвучал сигнал на ужин, индейцы, сторожившие садовника, заколебались, что важнее — приказ Красного Лиса или закон столовой. Хотелось есть. Посовещавшись, они отправились ужинать.

И в эти минуты Монахова выкрали. Он прилег, слегка задремал и вдруг чьи-то сильные руки завернули его в одеяло и понесли. Запеленатый Монахов тихо лежал на широких плечах несущего, ощущая, какой у него мерный тяжелый шаг сильного человека. Несли его долго, потом опустили на землю и глухо сказали:

—Апачи тебя предупреждают: лежи и не шевелись два часа.

Садовнику стало ясно, кто его преследует. В пустом домике Монахова была настежь распахнута дверь.

—Мы не воины, не следопыты, а обжоры!— Красный Лис был в ярости.— Могли же вы по очереди поесть?! Пусть наш род выселят жить на гнилые болота —мы умеем квакать и пускать пузыри. Всем искать садовника! Заглянуть в каждую дыру!

Лишь Сломанный Томагавк догадался искать не в самом лагере, а вокруг, и за забором наткнулся на куль из одеяла. Осторожно подобравшись к кулю, он уловил внутри него дыхание.

Он еще посидел, любуясь на свою находку, и развязал повязку. Открылось белое, младенческое лицо Монахова.

—Это я вас нашел, дядя садовник!— сообщил Сломанный Томагавк.

Минуту назад Монахов клялся в душе неслыханно наградить освободителя: может, обнять и подарить ему свое фото с трогательной надписью. Или обнять и позвать в гости пить чай с сахаром.

—Я тебя узнал, ты апачский!—всмотревшись в мальчика, сказал он.— Всех упеку! За издевательство над ветераном!

Завернувшись в одеяло, он пролез через дыру в заборе и быстрым шагом двинулся к дому начальника.

Сломанный Томагавк заморгал. Опять — бьет его жизнь или улыбается? Странная, взрослая мысль пришла ему в голову: за все, что ты делаешь, ты отвечаешь, и жизнь тебя или награждает, или наказывает.

КТО ИЗ АШОТОВ

—Кому из вас понадобилось красть старика Монахова? Это сделали или вы, Ашот Иванович, или вы, Ашот Иванович.

— Не я,— сказал Ашот Шаман.

—Клянусь, я не трогал, да!

Диваныч не считал себя специалистом сыска, но — дело было поздним вечером — настольную лампу Диваныч заранее поставил так, что она ярко освещала лица физрука и кружковода, и начальник смотрел — у кого из Ашотов забегают глаза?

- Что, больше некому, кроме нас, да?

- Некому! Я убежден, это ваших рук дело.

- Почему наших рук? Почему некому?

- У остальных алиби!—сухо сказал начальник.