— Почему ты интересуешься Амраном Коэном? Убитым…
— Ты записываешь разговор?
— Нет.
— Предпочитаю убедиться.
— Хочешь, чтобы я разделся?
Он спрыгнул с подоконника.
— Снимай по одной вещи. Клади на стул.
— Дверь запер?
Он был мне симпатичен как полицейский. Если он меня не обманывал, мы могли бы найти общий язык.
— Запер.
— Смотри!
Куртка, сорочка, кобура полетели на стул. Затем джинсы. Майка. Носки. Он остался в белых трикотажных трусах.
Оружие он положил на подоконник.
Я внимательно ощупал каждую вещь. Заглянул в бумажник. Там были несколько сотен шекелей, фотографии, банковская и телефонная карточки…
Я показал на трусы.
— Ты хочешь увидеть, мужчина ли я?
— Считай, что так.
Он скинул трусы. Стал лицом к окну. Нагнулся. «Чист…»
— Одевайся!
Пока он приводил себя в порядок, я снова включил радио. Передавали концерт по заявкам.
Музыки было немного. Зато каждый мог передать привет друзьям, родственникам, землякам. И не лично, а в открытом эфире. На всю страну. Поздравлявшие искали новые слова для самовыражения, кончалось же это хорошо знакомыми советскими штампами. У всех одинаково.
— …Мирного вам неба над головой и крепкого здоровья!
Кейт оделся.
— Теперь поговорим. Только не здесь.
— Согласен.
В багажнике мотоцикла лежал второй шлем.
Я надел его. Опустил на глаза прозрачный щиток. Он был из непробиваемого «пи-ви-си». Кейт погнал вверх по Элиягу Голомб в сторону центра, у греческого монастыря Креста он дважды плавно переложил руль.
Мы повернули вначале влево, потом вправо.
Казалось, что «ямаха-диверсия» в состоянии преодолеть звуковой барьер.
Это было не так. И звук в шлемах оказался вполне терпимым.
Мы выскочили на трассу Иерусалим — Тель-Авив.
Здания, остановки, прохожие — все отлетало назад!
Плоские шляпы хередим, солдаты, рюкзаки, крученые стволы маслин.
Я ни о чем не спрашивал.
Мелькали огромные камни, словно сломанные челюсти великанов, дорожная техника, магазины с надписями на арабском и английском… Показался полицейский пост. Мешки с песком.
Кейт сбросил скорость. Я понял, что мы на границе территории.
Солдаты приветственно махнули руками.
Впереди было поселение. Красные черепичные крыши.
Еще минуты через три Кейт затормозил.
Трехэтажная вилла уходила вниз, под склон. Дорога шла на уровне верхнего этажа. В салон, в кухню надо было спускаться. Там же был разбит небольшой сад — ухоженная зеленая лужайка и три фруктовых дерева.
Пожилой плотный человек открыл нам дверь.
— Знакомься… — Кейт показал на меня. — Алекс. Офицер российской полиции…
Я уточнил:
— Бывший.
— А это — мой отец. Иосиф. Кстати, из России. Из Вильнюса. Тоже полицейский.
Хозяин добавил по-русски:
— Тоже бывший…
Он был немногословен. Наверняка жил один.
— Мойте руки и идите к столу, ребята… У меня якнине, паштет. И цепелинай. Литовская кухня…
— Выпить у тебя найдется?
— Останетесь на ночь?
— Да.
— Найдем. К кофе будет коньяк.
Кофе пили на балконе верхнего этажа.
Внизу глубоко лежало дно долины. Кроваво-красный уголек солнца светился в межгорье.
Мы говорили обо всем, кроме дел. Присматривались. Отец Кейта неожиданно спросил:
— Ты «Три мушкетера» любил? Хорошо помнишь?
Я пожал плечами. Когда-то я действительно считал роман любимой книгой.
— Вроде…
Кейт с усмешкой следил за нами. Он знал, что за этим последует. Хозяин улыбался:
— Что сказал д'Артаньян, когда Ришелье предложил ему звание лейтенанта?
«Господи! Сколько же лет прошло с той поры, когда все это трогало, было так важно! В школе меня звали Ато-сом. Я же представлял себя д'Артаньяном…»
Нас, живших в разных странах, соединяли книги!
Я помнил этот эпизод.
— «Ваше преосвященство, — сказал д'Артаньян, — так уж получилось, что все мои друзья служат в королевских мушкетерах, а все недруги — гвардейцы вашего преосвященства. Меня не поймут ни те, ни другие…»
— Примерно… А как назывался трактир, где миледи получила индульгенцию кардинала на убийство д'Артаньяна?
— «Красная голубятня».
Кейт уже откровенно смеялся:
— Ты прошел тестирование. Отец — он полицейский психолог.
— Ты полагал, что я имею отношение к случившемуся с Амраном Коэном? — спросил я.
— Да ладно… Один полицейский всегда поймет другого! Тем более, что виновные, или кто они там, уже сидят.
Мы еще выпили.
Юджин рассказал, как его поперли из Матэ Арцы — Генерального штаба полиции. Потом про Роберта Дова, ..
Кейт не раз терпел фиаско. Его обходили более шустрые.
— Теперь Роберт Дов в Центральном отделе…
Казалось, я сижу с кем-то из своих.
Гребаное начальство. Несвобода. Несправедливость…
Я рассказал, как мой генерал, изгоняя меня из управления после случая на Кутузовском, на селекторном совещании объявил на всю Московскую дорогу:
«На вокзал возвращается начальник отделения уголовного розыска имярек…»
Я попытался еще с помощью Иосифа, который пил мало, перевести с русского на иврит:
— Блядям, ворам и ментам долго оправдываться…
Кейт все понял.
Еще я пробовал объяснить про линейное отделение на станции «Кусково» под Москвой, так называемое Шушенское:
— Штрафняк. Там в розыске как-то одновременно трудилось сразу семь погоревших начальников розысков…