Война мага. Том 2. Миттельшпиль

Правитель Мельина бегло пробежал пергамент глазами. Ничего особенного. Посланы были верховным жрецом… так-так-так… вершить расправу над противящимися слову Слаша… ничего особенного… имена и места жительства тех, кто давал кров и убежище. Это небесполезно, но ничего особенного – судя по именам, всё незнатные люди, выходцы из Семандры, давным-давно осевшие в Империи, но, как оказалось, не потерявшие связь с «верой предков». Конечно, аколит мог лгать, мог оговорить невинных, мог просто назвать первые пришедшие на ум прозвища. По делу его следовало бы поместить в надёжную камеру, пока ликторы проверят его слова, но на подобное уйдут месяцы.

– Пусть Бесцветному отдадут самого… гм, бесполезного из этой тройки. Перед этим ещё раз постарайтесь разговорить. Потом покажите им жертвоприношение. Глядишь, узнаем и что-то ещё.

Легат Аврамий торопливо поклонился и бегом кинулся вон.

…Император Мельина впервые за всё это время расстался с белой перчаткой. Ему казалось – он лишился даже не руки, а половины туловища. Зияющая пустота. Тупая, ноющая боль, глушащая мысли…

Трое связанных аколитов Слаша извивались в путах, глядя выпученными от ужаса глазами на нергианцев с закрытыми чёрными масками лицами, с длинными кривыми ножами в руках, что застыли над расстеленной прямо на земле свежеснятой бычьей шкурой. Над ещё не остывшей кожей поднимался парок.

Носилки с Императором и Сеамни стояли рядом, окружённые тройным кольцом Вольных. Их капитан никого не оставил в запасе, явились даже отдыхавшие после смены. Ещё на росчищи горел костёр, запрошенные негрианцами служки без устали подтаскивали смолистые поленья.

В середине дымящейся на холоде бычьей шкуры лежала белая перчатка Императора, и правитель Мельина не мог отвести от неё глаз. Ему казалось – это всё равно что положить в огонь свою собственную руку. Тем более что он понятия не имел, что задумали бесцветные маги.

Рядом едва заметно дышала Тайде. Вспомнят ли о заключённой сделке посланцы Нерга? Они, стоящие вне обычных людских понятий о верности, слове, чести, будут ли выполнять свои обязательства? Или сочтут их недостойными внимания формальностями, исключительно для обмана глупцов, пока ещё стоящих у власти в распадающейся на части Империи?

Ликтор наклонился к связанному аколиту, произнёс что-то негромко, но грозно. Человек в изодранном грязном плаще дико задёргался в путах, но ничего не ответил. Ликтор выпрямился, вытянул руку – кулак сжат, большой палец смотрит вниз. Пленник не стал разговорчивее даже при виде готовых к жертвоприношению бесцветных.

Посланник Нерга (своего имени он так и не открыл) коротко кивнул своим подручным. Те мигом подхватили аколита под руки, поволокли к распяленной шкуре; пленник отчаянно вырывался, но рот его по-прежнему оставался на замке. Впрочем, сделать он уже ничего не мог – с ловкостью, говорящей о постоянной практике, жрецы Нерга растянули обречённого на шкуре, прикрутив руки и ноги ко вбитым колышкам. Недавний собеседник Императора затянул какое-то мрачное песнопение, угрюмое и скрежещущее, словно старые деревья в бурю. Ему вторили помощники, и Императору показалось, что яркий день начал темнеть, небо словно затягивало тучами; правитель Мельина не удержался, поднял взгляд – нет, голубой свод не пятнало ни единого облачка; однако же тьма накатывала, она словно сочилась из-под края мира, повинуясь непонятным словам литании Бесцветного Нерга.

Не прерывая пения, жрец медленно нагнулся, осторожно коснулся остриём кинжала всех пяти пальцев белой перчатки. И всякий раз Император невольно вздрагивал – его пронзало резкой, колющей болью, словно стальное лезвие кромсало его собственную плоть.

Перчатка задрожала. Воздух над ней – тоже, словно она в единый миг раскалилась, подобно стальному листу, покрывающему зев печи. В этой дрожи Императору вдруг почудились изломанные очертания какой-то гротескной фигуры – тело вроде бы человеческое, а ноги выгнуты по-козлиному.

В тот же миг посланец Нерга широко размахнулся и с диким воплем, достойным самого кровожадного пиратского вожака, всадил жертвенный нож в горло аколиту Слаша. Тот задёргался, забулькал – удар нанесли так, чтобы жертва не умерла сразу.

Агония продлилась недолго – забрызганный кровью жрец продолжал наносить удары, без разбору тыкая в грудь и живот связанного, корчащегося пленника.

Многие отвернулись. Правда, ни один из них не был Вольным.

Нергианец завершил экзекуцию широким, наотмашь, взмахом, рассёкшим умиравшему грудину. Сунув руку в зияющую рану, бесцветный чародей выпрямился, сжимая в окровавленном кулаке ещё трепещущее сердце, которое тотчас и швырнул в белую перчатку. Вернее, к самым её пальцам; и у Императора зашлось его собственное сердце, когда он увидел, что белые костяные пальцы перчатки сами по себе сомкнулись на куске окровавленного мяса.