И это стало естественным и лёгким, как дыхание. Внезапно телефон рядом с её волосами, на тумбочке, завибрировал.
— Да к чёрту его! — прошептала Рита.
Но я глянул на экран и почувствовал, как стягивает вены болью, словно коркой льда.
Это было сообщение из ВотсАпа.
Влад Стеблух: «Привет, звезда СМИ! Давай встретимся, ты мне должок-то верни, а то с меня требуют. И заодно про Красницкого поболтаем. Есть интересная тема».
И смайлики, чёртовы смайлики с поцелуями! Тысяча проклятых смайликов!!
Я чуть не закричал в голос. Мой сдавленный рык предательница восприняла, как страсть. Сверкнула глазами, облизнулась.
Я смахнул телефон с тумбочки и развернул Риту, опрокинул на столешницу, на живот, ещё больше возбуждаясь от невыносимой, обжигающей злости. Я забыл о нежности. Я просто поддался ритму и бешенству, желая, чтобы моя боль излилась лавой в неё. И так же, как меня, её отравила!
— Ваня! Ваня… — стонала предательница.
А мне казалось, что я сейчас умру. «Я на тебе, как на войне1», — звучало в голове.
Достигнув пика, я отстранился. Просто застегнул штаны. Затянул галстук, как удавку.
Рита развернулась ко мне, раскрасневшаяся, бесстыжая, и удивлённая.
— Вань, что с тобой?
Я понял, что не могу видеть её лицо.
— Пить хочу, — сказал я и пошёл в гостиную искать графин.
Она пошла за мной.
— Вань!
Я облизнул вмиг высохшие губы. Сжал кулаки. Не могу.
— Ваня…
Я выдохнул, взял себя в руки и развернулся. Этому пора положить конец!
— Что ты от меня ещё хочешь, звезда СМИ? — скривился я в усмешке.
— В смысле?
— Попользовалась мной и хватит! — отрезал я.
Рита нахмурилась.
— Ты что такое несёшь?
— Не ты, а вы, Иван Аркадьевич! И да, можешь доложить своему Стеблуху и остальным заказчикам, что ты меня поимела! Но на самом деле поимел тебя я! Месть в виде секса меня тоже устраивает!
Она отступила, опешив. Лицо, только что розовое после возбуждения, стало белым, как стена. Рита закрылась, обхватив себя руками. Замерла. Но через мгновение вспыхнула.
— Значит, месть?! Месть, говоришь?! — закричала она. — Ты действительно моральный урод!
Она замахнулась. Потом опустила руку и прошипела:
— Ты даже оплеухи не достоин! Гад!
Развернулась на каблуках и вышла в коридор. Я услышал судорожные звуки, угадывая: вот она натягивает платье, подбирает телефон, что-то роняет, снова подбирает, хватает с вешалки пальто… Хлопнула дверь.
Пустота.
Дышать было нечем. Я деранул с шеи галстук и сполз на пол. В глазах защипало, словно туда перца насыпали. Я закрыл лицо руками, стыдясь сам себя и ненавидя её.
Сука! Какая сука! И я люблю её!
1 Песня группы «Агата Кристи»
Глава 41
Я неслась по лестнице вниз, сбивая пролёты. О лифте не могло быть и речи — вдруг Иван выйдет и скажет что-то ещё! Я же просто не переживу! Было бы проще, честнее, если бы он меня ударил, если бы наорал, обвинил во всех этих статьях проклятых, но не заявил о мести с такой холодной, садисткой насмешкой!
Секс из мести хуже чем секс на спор! Я ненавижу его!
Я выскочила из гостиницы и побежала. Куда? Не важно! Лишь бы не стоять, лишь бы не думать и перекрыть боль одышкой от бега.
Я остановилась, увязнув каблуками в гальке перед морем, чёртовым морем цвета его глаз! Послеобеденное солнце скрылось за тучами и стало темно, будто в сумерки.
«Надо было ударить! Надо было всё же ударить! Смазать эту наглую ухмылку, чтобы запомнил!» — как обычно, в поздний след метался мозг.
А потом всплыли воспоминания, его разговор по телефону в такси:
«Я держу руку на пульсе. Покаюсь перед публикой, народ любит грешников, как в притче никто ведь не безгрешен», и хозяйское похлопывание по моей руке.
Боже, как это было цинично! Теперь его слова обрели другой смысл — Иван решил отомстить мне сразу! Просто поиметь, как бы пошло это ни звучало.
А как же страсть? Наш общий смех? Его шутки?.. Впрочем, ни одной не было без сарказма. Чем я слушала?! Да я просто не хотела слышать. Ум всегда работает, как сломанный телефон, интерпретирует слова, как хочет и как ему выгодно!
Я провела ладонью по лицу, ужасаясь собственной наивности.
Да ведь сразу же было понятно! Чего стоит его фраза: «Я все и вся заставляю работать на себя. Даже собственную смерть можно использовать с экономической выгодой». Он просто смеялся надо мной… Как это унизительно! Я больше всего на свете ненавижу, когда меня унижают, и Красницкий сделал именно это!
По моей спине пробежал холодок, зябкий ветер забрался под пальто, под платье, замораживая то, что только что горело. Впрочем, мои щёки ещё пылали, будто у больной с высокой температурой.
Я подошла к морю, пенно-серая волна лизнула носки моих сапог и откатилась, забрав с собой слабую, мелкую гальку. У меня подкашивались ноги, словно кто-то бил под колени.
«Я сильная!» — говорила я себе и не верила.
На плечи навалилась усталость. Я обхватила себя руками и застыла, глядя в море, небо и тучи. Я была во всём этом пространстве маленькой-маленькой, почти песчинкой. Но если сизые, мрачные тучи лишь условно существующие, то я настоящая! Я точно знаю это, потому что мне очень, очень больно!