Война миров

– О господи… – выдохнула Мария, и голос у нее сорвался. – А я еще хотела детей увидеть… Господи!

Они еще несколько минут болтали, выговаривая свой страх. Мне нравился их настрой. Никто не впал в панику и истерику, хотя Мария, если верить интонациям, глотала слезы.

– Берг, ты чего там притихла? – позвала Радха.

– Пытаюсь вспомнить хоть одну молитву, – мрачно ответила я.

– Хреново ж тебя учили в университете, – съехидничала Радха. – Я вот все помню.

– Это католические. Я ж не католичка на самом деле, я лютеранка. Причем лютеранка только по названию, в церкви последний раз несколько лет назад была.

– А что, у лютеран еще и молитвы есть? – удивилась Веста.

На нее зашикала Радха, сочтя это высказывание по меньшей мере глупым.

– Я могу помолиться за всех, – чистым и звонким голосом сказала Мария. – Господь един, и перед Ним все мы равны, и Его милосердие простирается на всех.

Мы замолчали, а потом сзади послышался сдавленный голос Радхи:

– Помолись, если можешь.

И дальше мы ехали с Божьей помощью. Кроме шуток, мне показалось, что нас даже трясти перестало и не так ныло тело от неудобной позы. Мария молилась звучно, на классической латыни, и вскоре я услышала, как тихонько, вполголоса, ей вторит Веста. Глядишь, к концу пути она раскается в вероотступничестве и вернется в лоно родной католической церкви. Надо будет посоветовать ей – пусть даст обет в случае избавления вернуться.

Говорят, иногда помогает.

Я старалась ни о чем больше не думать. Я сделала все, что было в моих силах.

Но, увы, никакие мои действия и приготовления не гарантировали, что я сама останусь жива.

Грустно, но факт.

* * *

Я надеялась, что хотя бы при перегрузке в самолет нас вынут из фургона и дадут глотнуть свежего воздуха. Как бы не так. Фургон загнали в трюм, не открывая. Сквозь обшивку я услышала рев турбин. Конечно, здесь же не такая мощная звукоизоляция, как в салоне. И за все века развития воздухоплавания никто так и не изобрел бесшумных турбин. А остальные двигатели еще громче.

Нас протрясло на взлете, потом самолет оторвался от земли. Через минуту Мария успела пробормотать «извините», и ее вырвало прямо под ноги. Разумеется, никаких упреков с нашей стороны не последовало – а куда деваться, мы все прикованы. Фургон мгновенно заполнился кислой вонью.

– Сейчас еще и я проблююсь, – мрачно пообещала Веста. – У меня цепная реакция.

– Постарайся не забрызгать меня, – попросила я.

Конвоиры доложили начальству. Вскоре послышался стук отпираемых замков, створки фургона распахнулись. Воздух! Глоток свежего воздуха!

Вошел Павлов, посветил себе фонариком, осмотрел нас.

– Хорошая идея, – одобрил он. – Но ничего не выйдет, дамы. Сами натворили, сами и нюхайте.

– Вы думаете, я это нарочно?! – возмутилась Мария.

– Именно так, мэм.

– Но у меня слабый желудок!

– Да, это недостаток. Но даже недостатки можно обратить себе на пользу, когда очень хочется угнать самолет.

Он ушел, и двери снова заперли. Наши конвоиры глухо ругались, а мы уже не обращали на них внимания.

– Мария, идея действительно годная, – подала голос Радха, – но вообще-то в таких случаях не мешает сначала узнать: а кто-нибудь из нас может управлять грузовым самолетом? Потому что я, например, не справлюсь. Взлететь не проблема, а вот сесть… Не знаю, если только Берг умеет…

– Я умею, – выпалила Мария. – Я водила самолет. Правда, не такой…

– Вот именно. Ты учти, что у землян техника другая, – сказала Радха.

– Я бы справилась… наверное. В конце концов, ведь можно спрыгнуть с парашютом! Я не прыгала, нет, но вы трое – точно умеете, вы же военные. Подсказали бы мне.

Радха аж закашлялась. Веста похмыкала и уточнила:

– Мария, судя по времени, какое нас везли, мы вылетели из Инвернесса. В Москву. Из Шотландии в Россию. Знаешь, что это означает? То, что практически весь маршрут проходит над морем!

– Кстати, девочки, хочу вас огорчить, – Радха хохотнула. – Нам лететь еще минимум два часа. А там… Делла, бункер далеко от аэродрома?

– Это смотря где сядем.

– Так я о чем и говорю. Сколько мне помнится, Москва третий по величине гигаполис мира. Она ж с четверть Шотландии размером.

– Примерно, – согласилась я. – Точно не скажу, но от ближайшего аэропорта до бункера километров тридцать.

– Мужайтесь, девки, – встряла Веста. – Раньше чем через три часа подышать нам все равно не дадут.

А подышать нам дадут только перед смертью.

Лично я была рада, что добираться нам еще долго.

* * *

Последний этап пути я провела в полузабытьи. Так было проще. Я как могла расслабилась, повиснув на цепях, и закрыла глаза. Мозг отчаянно страдал от гипоксии и на этой почве очень нервно реагировал на перепады атмосферного давления при летных маневрах. Несколько раз нас проветривали – Павлов жалел солдат, поэтому менял конвоиров каждые полчаса. Один из солдат не выдержал вони, впал в истерику и попытался нас поколотить. Схлопотал по зубам сначала от товарища, потом от лейтенанта, а там пришел Павлов, молча оценил ситуацию – неуправляемый молодой мужик с оружием на борту самолета – и застрелил его.