Война миров (пер. Магур)

Тут были кэбы, коляски, фургоны от магазинов, повозки, даже почтовая карета, и телега для нечистот с надписью «Приход св. Панкратия», и платформа для перевозки досок, переполненная оборванцами, и повозка для перевозки пива с запачканными свежей кровью колесами.

— Дайте дорогу! — раздавались крики, — Дайте дорогу!

— Вечность! Вечность! — доносилось, как эхо, издалека.

Тут были суровые, угрюмые женщины, и хорошо одетые, и оборванные с плакавшими и спотыкавшимися детьми; их платье было запылено, усталые лица заплаканы. Со многими шли мужья, то беспомощные, то озлобленные и рассвирепевшие. Тут же прокладывали себе дорогу оборванцы в выцветших черных лохмотьях, зычно кричавшие и цинично ругавшиеся. Рядом со здоровыми рабочими, энергично пробиравшимися вперед, жались тщедушные люди, похожие по одежде на клерков и приказчиков; мой брат заметил раненого солдата, железнодорожных носильщиков и какого-то жалкого человека в ночной рубашке с наброшенным поверх пальто.

Но, несмотря на все свое разнообразие, толпа имела и нечто общее. Лица у всех были испуганные, измученные, чувствовалось, что всех гонит страх. Шум впереди на дороге, спор из-за места в повозке заставляли всю эту толпу ускорять шаг. Даже люди, до того испуганные, что у них подгибались колени, точно гальванизированные, на мгновение делались более энергичными. Жара и пыль истомили толпу, кожа пересыхала, губы чернели и трескались. Все хотели пить, все устали, все прихрамывали. И среди хаоса криков слышались споры, упреки, стоны изнеможения и усталости. У большинства голос был хриплый и слабый. И вся толпа выкрикивала, точно припев:

— Дорогу, дорогу! Марсиане идут!

Некоторые останавливались и отходили в сторону от потока. Переулок выходил на большую дорогу узким проходом — можно было принять его за продолжение Лондонской дороги. Толпа оттесняла сюда более слабых; постояв здесь и отдохнув, они снова кидались в давку.

Посреди переулка лежал какой-то человек с обнаженной ногой, в окровавленных лохмотьях. Над ним наклонились двое. Счастливец — у него нашлись друзья!

Невысокий старичок с седыми солдатскими усами, в грязном черном сюртуке выбрался, прихрамывая, из давки, сел, снял ботинок — носок был в крови, — вытряс мелкие камешки и снова надел. Девочка, лет восьми-девяти, бросилась к забору, неподалеку от брата, и расплакалась.

— Я не могу идти дальше… Я не могу идти дальше…

Мой брат, очнувшись точно от столбняка, стал ее утешать, поднял и отнес ее к мисс Элфинстон. Девочка притихла, как будто в испуге.

— Элен! — кричала жалобно какая-то женщина в толпе. — Элен!

Девочка вдруг вырвалась из рук брата с криком «мама!».

— Они идут, — сказал человек, ехавший верхом по переулку.

— Прочь с дороги, эй, вы! — кричал, привстав, какой-то кучер.

Мой брат увидел закрытую карсту, которая сворачивала в переулок.

Толпа отхлынула, давя друг друга, чтобы не попасть под лошадь. Брат осадил пони ближе к забору, кучер проехал мимо него и остановился на повороте. Это была карета с дышлом для пары, по почему-то только с одной лошадью.

Брат заметил сквозь облако пыли, что двое мужчин подняли кого-то на белых носилках и осторожно положили на траву около забора. Один из них подбежал к брату.

— Есть тут где-нибудь вода? — спросил он. — Он почти умирает, он хочет пить… Это лорд Геррик.

— Лорд Геррик? — воскликнул брат. — Верховный судья?

— Где тут вода?

— Может быть, в одном из этих домов найдется кран, — сказал брат, — у нас нет воды, я боюсь оставить своих.

Человек побежал через толпу к воротам углового дома.

— Идите, идите! — кричали люди, напирая на него. — Они идут! Не задерживайте.

Брат заметил бородатого мужчину с орлиным профилем, с небольшим саквояжем в руке; саквояж раскрылся, и из него посыпались золотые соверены, со звоном падая на землю и катясь под ноги двигавшихся людей и лошадей. Бородатый мужчина остановился, тупо, смотря на рассыпавшееся золото. Оглобля кэба ударила его в плечо, он пошатнулся, вскрикнул и отскочил в сторону, чуть не попав под колесо.

— Дорогу! — кричали ему — Не останавливайтесь!

Как только кэб проехал, бородатый мужчина бросился снова, протянув руки к куче монет, и стал совать их пригоршнями в карманы. Вдруг над ним выросла лошадь. Он приподнялся, но тут же упал под копыта.

— Стойте! — закричал брат и, оттолкнув какую-то женщину с дороги, бросился, чтобы схватить лошадь под уздцы.

Но прежде чем брат успел сделать это, послышался крик, и сквозь клубы пыли он увидел, как колесо проехало по спине упавшего. Кучер хлестнул кнутом подбежавшего брата. Рев толпы оглушил его. Несчастный корчился в пыли среди золотых монет и не мог подняться, потому что колесо переехало ему позвоночник и его ноги были парализованы. Брат попытался остановить следующий экипаж. Какой-то человек на черной лошади вызвался помочь ему.

— Уберите его с дороги! — крикнул он.

Брат схватил за шиворот упавшего и стал одной рукой тащить его в сторону, но тот все силился подобрать монеты и злобно бил брата по руке пригоршней золота.

— Не останавливайтесь, проходите! — злобно кричали сзади. — Дорогу, дорогу!