Война миров (пер. Магур)

Меня интересовали три вещи: смерть викария, местопребывание марсиан и участь моей жены. О викарии я вспоминал без всякого чувства ужаса или угрызения совести; я смотрел на его смерть как на свершившийся факт, о котором неприятно вспоминать, но никаких угрызений совести я не чувствовал. Тогда, как и теперь, я считал, что шаг за шагом я был принужден к этому роковому удару, поскольку был слепым орудием неизбежных сложившихся обстоятельств. Я не осуждал себя, но воспоминание об этом преследовало меня. В тишине ночи я припоминал все подробности наших разговоров с момента нашей встречи. Он склонился надо мной и, не обращая внимания на мою жажду, указывал на огонь и дым среди развалин Уэйбриджа. Мы были слишком различны, но случай свел нас вместе. Если бы я мог предвидеть финал, то оставил бы его в Холлифорде. Но я не предвидел; преступлением было бы, если бы я предвидел и не сделал этого. Я передал все как было. Свидетелей нет — я мог бы утаить это, но я рассказал обо всем; пусть сам читатель думает что хочет.

Когда наконец я освободился от мерещившегося мне распростертого тела, передо мной встал вопрос о марсианах и моей жене. Что касается первого вопроса, у меня не было никаких данных. Я мог предполагать что угодно. Со вторым вопросом дело обстояло не лучше. И вдруг ночь показалась мне ужасной. Я сидел на постели, всматриваясь в темноту… Странная ночь. Она показалась мне еще более странной, когда на рассвете я, крадучись, выбрался из дома, точно крыса из своего укрытия. Эта война, по крайней мере, должна научить нас жалости к тем лишенным разума существам, которые должны сносить наше господство.

Утро было ясное. Восток розовел и клубился золотыми облачками. По дороге с вершины Путни-Хилла к Уимблдону виднелись следы того потока паники, который устремился отсюда к Лондону в ночь на понедельник, после начала сражения с марсианами: двухколесная ручная тележка с надписью «Томас Лоб, зеленщик, Нью-Молден», со сломанным колесом и брошенным жестяным ящиком, чья-то соломенная шляпа, затоптанная в затвердевшую теперь грязь, а на вершине Вест-Хилла — осколки разбитого стекла со следами крови. Я шел медленно, не зная, что предпринять. Я думал пойти в Летерхэд, хотя и знал, что меньше всего было шансов отыскать жену там. Конечно, если только смерть не настигла моих родственников внезапно, то они бежали оттуда вместе с ней; но мне казалось, что там я мог бы разузнать, куда бежали жители Суррея. Я хотел найти жену, но не знал, как мне найти ее; беспокоился о ней и о всем человечестве. Я понимал, что совершенно одинок. Повернул от угла и под прикрытием деревьев и кустов пошел к обширному уимблдонскому лугу.

На темной почве выделялись желтые пятна дрока и вереска — красной травы не было видно. Я осторожно пробирался по краю открытого пространства. Взошло солнце, залив все своим живительным светом. Я наткнулся в луже под деревьями на выводок из лягушек и остановился посмотреть на них, учась у них упорству к жизни. И вдруг неожиданно повернулся, почувствовав, что за мной наблюдают, и заметив что-то спрятавшееся за кусты. Постояв, я сделал шаг к кустам, из которых высунулся человек с тесаком. Я медленно продвигался к нему. Он стоял молча, не двигаясь, и наблюдал за мной.

Подойдя ближе, я разглядел, что одежда на нем такая же грязная, как и на мне, точно его протащили по канализационной трубе.

Подойдя еще ближе, я увидел, что весь он перемазан в тине, глине и саже. Черные волосы падали ему на глаза, лицо было смуглое, грязное и осунувшееся, так что к первую минусу я не узнал его. На нижней части лица у него краснел шрам.

— Стой! — закричал он, когда я подошел к нему на расстояние десяти ярдов.

Я остановился. Голос у него был хриплый.

— Откуда вы идете? — спросил он. Я молча наблюдал за ним.

— Я иду из Мортлека, — ответил я, — Меня засыпало около ямы, которую марсиане вырыли возле своего цилиндра. Я выбрался оттуда и спасся.

— Тут мало пищи, — сказал он. — Это моя земля, весь этот холм до реки, до Клепхэма и до края луга. Пищи тут найдется только на одного. Куда вы идете?

Я ответил не сразу.

— Не знаю, — сказал я, — я просидел в развалинах разрушенного дома тринадцать или четырнадцать дней. Я не знаю, что случилось за это время.

Он посмотрел на меня недоверчиво, выражение его лица немного смягчилось.

— Я не хочу оставаться тут, — сказал я, — я думаю идти в Летерхэд — там моя жена.

Он показал на меня пальцем.

— Это вы, — спросил он, — человек из Уокинга? Так вас не убили под Уэйбриджем?

Я тоже узнал его.

— Вы тот артиллерист, который заходил в мой сад?

— Здорово, — сказал он, — Нам повезло обоим, не правда ли?

Он протянул мне руку, которую я пожал.

— Я прополз по сточной трубе, — продолжал он. — Они не всех перебили. Когда они ушли, я по полям пробрался к Уолтону. Но… не прошло и шестнадцати дней, а ваши волосы поседели. — Вдруг он тревожно оглянулся через плечо. — Это только грач, — сказал он. — Теперь замечаешь даже тень от птиц. Это место открытое, заберемся в кусты и потолкуем.

— Видели вы марсиан? — спросил я. — С тех пор как я выбрался…