Война на двоих

Дети начали приподниматься и протирать глаза, желая увидеть, где и кто поет. Десятки глаз устремились на поющую девочку. А Мари накрыли волны воспоминаний: поздний вечер, ветерок дует из приоткрытой форточки и раскачивает ажурную люстру. Фрау Катрин сидит в кресле-качалке. На ней розовое потертое платье, домашние тапочки и очки с огромными линзами. Фрау Катрин поет песенку про незадачливого Августина и вяжет Мари теплый зимний свитер, который девочке так и не пришлось надеть.

…Geld ist weg, Mäd'l ist weg, alles weg, alles weg.

O du lieber Augustin, alles ist hin.

Какая-то неведомая сила будто подталкивала девочку в спину. Мари аккуратно спустилась с нар, и, не прекращая петь, закружилась в танце по бараку. Она легко передвигалась на самых носочках, взмахивала руками и порой подпрыгивала, приземляясь настолько элегантно, как не умеет ни одна балерина. Девочка прикрыла глаза и вскинула голову вверх, будто пытаясь оторваться от грязной, пыльной земли и взлететь на далекое небо. Дети завороженно наблюдали за танцовщицей.

Так прошло несколько минут. Вдруг слова в песенке кончились. Мари опустилась и сделала реверанс, как учили в школе. Правда, кривовато получилось, но какая была разница. Ей бесшумно, едва касаясь ладоней, аплодировали со всех сторон. Девочка залилась румянцем и отвесила пару поклонов. Залезая к себе наверх, Мари почувствовала, что кто-то дернул ее за штанину. Им оказался мальчик лет шести.

– А ты завтра выступишь? – пролепетал он, умоляюще глядя на девочку своими громадными глазами.

– Обязательно выступлю, специально для тебя – подмигнула Мари мальчику. Тот мгновенно заулыбался, обнажив свои маленькие с щербинками зубы.

– А ты хороша, прямо талант. – похвалил подругу Иссур, когда та улеглась рядом. – Не ожидал от тебя таких пируэтов. Ты занималась балетом?

– Было однажды дело… Меня в школе отвели на пробный урок бальных танцев, но исключили с первого же занятия.

– Почему же?

– Я повязала ленточки на балетках бантиком. До сих пор толком не могу понять, за что меня выгнали.

Мальчик прикусил край одеяла и завыл от смеха.

– И ты туда же! Что смеешься? Это ведь так удобно! И надежно, нога устойчиво на подошве держится, не сползает никуда. Да прекрати ты уже!

Ночью, когда все в бараке крепко спали, Иссура разбудил знакомый голос:

– Иссур, Иссур! – встревоженно трясла Мари друга за плечо.

– А?.. Что такое?

– А ведь та девочка… Ну, которая с волосами… Она так и не вернулась.

– Ну не сегодня, так завтра вернется. Какая вообще разница? Спи давай, нам вставать рано.

– Но Иссур! Где она сейчас? Почему эти твои образцы для… ДНК берутся настолько долго?

– Не знаю, я же не ученый! Может, это такой трудоемкий процесс… Я лично спать хочу, – мальчик отвернулся от Мари и засопел.

– Зануда, – пробурчала девочка и сложила руки на груди. Из головы все никак не выходил прощальный испуганный взгляд темных глаз. Что же они с ней там делают? А главное – для чего? Туманная дымка скрывала от Мари «девочку с волосами». Что происходит за закрытыми дверями? Может, там вовсе не лаборатория и Иссур ошибается? Несмотря на постоянную тишину, это место не назовешь спокойным. Будто эти суровые военные в черных фуражках с черепами что-то скрывают.

Следующие несколько дней ничем не отличались друг от друга. Подъем до рассвета, завтрак, работа, обед, работа, ужин и отбой. Друзья успели привыкнуть к такой круговерти. Правда, Иссур больше не встречал своих родителей. Видимо, их посылали на другие строительные участки. Мари, как могла, подбадривала друга: шутками, разговорами, и, разумеется, вечерними выступлениями. Каждый день перед сном в бараке начиналось представление. Мари будто порхала над землей, поднимала руки, кружилась на носочках и пела смешные, короткие, легкие песенки. Ее нежный голос успокаивал уставших детей и дарил им крепкий, глубокий сон.

Одно утро в бараке началось не так, как обычно. Ночью умерла девочка. Она была очень маленькой, слабой и худой. Мари всегда было больно смотреть на то, как сильно выпирают ее кости. Эта девочка, хоть едва могла стоять на ногах, работала вместе с другими ребятами на равных. С каждым днем ей становилось все хуже и хуже. Мари видела это и по вечерам часто подсаживалась к девочке и тихо разговаривала с ней, поглаживая по спине. И вот, военные выносят ее маленький труп из барака. Тонкая рука беспомощно висит, покачиваясь в воздухе. Сухие бледные губы обрамляют приоткрытый рот. Только проснувшиеся дети, шокированные ужасающим зрелищем, громко рыдают. А Мари сжимает ладонь Иссура до хруста в пальцах и подрагивает от невыносимого напряжения, сдерживая себя из последних сил.