Война на уничтожение. Что готовил Третий Рейх для России

«Генштаб предоставляет мне книгу с биографическими данными и портретами советских генералов и маршалов. Из этой книги нетрудно почерпнуть различные сведения о том, какие ошибки мы совершили в прошедшие годы. Эти маршалы и генералы в среднем исключительно молоды, почти никто из них не старше 50 лет. Они являются… чрезвычайно энергичными людьми, а на их лицах можно прочитать, что они имеют хорошую народную закваску… я вынужден сделать неприятный вывод о том, что руководители Советского Союза являются выходцами из более хороших народных слоёв, чем наши собственные… Я сообщаю фюреру о предоставленной мне для просмотра книге Генштаба о советских маршалах и генералах, добавляя, что у меня сложилось впечатление, будто мы вообще не в состоянии конкурировать с такими руководителями. Фюрер полностью разделяет моё мнение. Наш генералитет слишком стар, изжил себя… что говорит о колоссальном превосходстве советского генералитета»[309].

Услышать из уст нациста сравнение русских и германских народных слоёв в пользу первых и даже само предположение об их конкуренции в 1941 или 1942 году было немыслимым. Но ход войны неумолимо вносил свои коррективы.

Подведем итоги. Очевидно, образ русских в нацистской пропаганде был совершенно уничижительным: их рисовали природными рабами. Это были тупые рабочие роботы, чуждые понятий о культуре, бездумно исполняющие прихоти алчных господ-евреев. Для демонизации врага сотрудники Геббельса педалировали ещё один типаж Востока – дикого азиата-кочевника, который жаждет ворваться в Европу для её варварского уничтожения. Семантика этого образа вбирала в себя не только народы Азии, входившие в состав СССР, но и сами славянские народы, которые в соответствии с давней европейской традицией воспринимались как монголы по крови или, по выражению Розенберга, потомки монголов. Большевизм увязывался не только с еврейством, но и с азиатчиной, а этот ярлык Европа исторически вешала на Россию со времён Ливонской войны XVI века.

В общении с местным населением для солдат вермахта была характерна колониально-господская риторика – и до поражения под Сталинградом это мало волновало нацистских руководителей в Берлине. Только крах армии Паулюса сподвиг их на попытку из тактических соображений провести чёткое различие между русскими и большевиками в своей оккупационной политике. Однако все их усилия оказались тщетны: армия была уже развращена, а коренные жители озлоблены по отношению к ней.

Кризис восприятия русских наступил и в самом рейхе. Прибывшие в Германию остарбайтеры зачастую оказывались не менее культурны, технически образованны и сообразительны, чем сами немцы. Всё это подорвало веру немецкого населения в пропаганду и, как следствие, в сам гитлеровский режим. Медийный блицкриг рейха не состоялся, а в затяжной информационной войне Йозеф Геббельс оказался совсем не так эффективен, как о нём принято думать, и в результате потерпел поражение.

Другой сценарий на Западе: не захват, а воссоединение

В романе Вальтера Скотта «Айвенго» ярко описан средневековый рыцарский турнир, устроенный храмовником Брианом де Буагильбером и его друзьями в Ашби. Бросить вызов зачинщикам мог любой воин благородного сословия: для этого надо было ударить копьем в щит, что висел у входа на ристалище. Если рыцарь хотел сражаться тупым оружием, подходящим для «показательного боя», он бил тупым концом копья. Если же хотел сражаться насмерть – ударял острым концом. Опасаясь опытных ратоборцев, гости турнира предпочитали сражаться тупым оружием. И только загадочный Рыцарь, Лишённый Наследства, под маской которого скрывался главный герой, вызвал заклятого врага Буагильбера на смертельный поединок.