Война на уничтожение. Третий рейх и геноцид советского народа

Вслед за солдатами вермахта чувствовать себя «высшей расой» начали и фольксдойче — советские этнические немцы, которые оказались на оккупированной территории. «У них были серьёзные права, и они жили значительно лучше нас, потому что им и земли выделили, и лошадей. И хотя они при советской власти не бедствовали и передовыми были, но вот всё равно обрадовались немцам… И очень быстро стали нас считать за людей второго сорта, хотя ещё вчера мы вместе жили… Так они их быстро настропалили, что вы — “арийцы”… Они носили повязки со свастикой, ходили строем и распевали:

Дойчен — гут!

Юде капут!

Русским тоже,

А румынам позже»[825].

Фольксдойче получали работу и повышенные пайки по сравнению с русским, украинским и белорусским населением, не говоря уже о евреях. Писатель Анатолий Кузнецов оставил такое воспоминание: «Однажды после столовой мы зашли к Ляле. И вдруг я увидел на столе буханку настоящего свежего хлеба, банку с повидлом, кульки.

Я буквально остолбенел.

– Нам выдают, – сказала Ляля.

– Где?

Я готов уже был бежать и кричать: “Бабка, что же ты не знаешь, уже выдают, а мы не получаем, скорее беги!”

Ляля показала мне извещение. В нём говорилось, что фольксдойче должны в такие-то числа месяца являться в такой-то магазин, иметь при себе кульки, мешочки и банки.

— Что значит фольксдойче?

— Это значит — полунемцы, почти немцы.

— Вы разве немцы?

— Нет, мы финны. А финны — арийская нация, фольксдойче. И тётя сказала, что я пойду учиться в школу для фольксдойчей, буду переводчицей, как она.

— Вот как вы устроились, — пробормотал я, ещё не совсем постигая эту сложность: была Ляля, подружка, почти сестричка, всё пополам, и вдруг она — арийская нация, а я — низший….»[826]

Если человек мог доказать свою принадлежность к «германской расе» и при этом выказывал лояльность к нацистам, он освобождался из заточения, получал работу и мог стать гражданином рейха. Военнопленный Георгий Сатиров (основатель дома-музея А.С. Пушкина в Гурзуфе) описал в мемуарах курьёзный эпизод, когда в фольксдойчи был произведён блондин из Ярославля Николай Мацукин, отделавший квартиры сначала коменданта тюрьмы, а затем и его шефа из гестапо. «В один из вечеров начальник гестапо спросил полюбившегося ему Мацукина: “Кто ты по национальности?” “Как кто? Конечно, русский”. — “Врёшь! Я не верю, что ты — чистокровный русский. Посмотри на себя в зеркало, разве русские такие бывают?” — “А я чем плох?” — “Ты не плох, ты слишком даже хорош для русского. Твой внешний вид выдаёт в тебе нордическую расу. Я не сомневаюсь, что ты фольксдойч”. Мацукин в конце концов согласился. Начальник тюрьмы освободил маляра-ярославца из тюрьмы, произвёл его в фольксдойчи, выхлопотал соответствующие документы и устроил на квартиру. Сейчас Мацукин благоденствует»[827].

Хотя по оккупированным городам висели агитационные плакаты с лозунгом «Гитлер — освободитель», немцы нередко в глаза заявляли местным жителям, что им уготована роль прислуги для германского господина. Так, украинца Алексея Брыся, поначалу вполне лояльного к немцам, грубо осадил немецкий управляющий города Горохова Эрнст Эрих Хертер. «Брысь как-то сказал, что мечтает однажды вернуться в мединститут и выучиться на врача. На что управляющий ответил ему в духе Коха: “Нам не нужны украинские врачи или инженеры, вы нужны нам только коров пасти”»[828]. Вероятно, нечто подобное имел в виду и Гельмут Клаусманн из 111-й пехотной дивизии вермахта, когда писал, что «отношение к местному населению было правильно назвать “колониальным”. Мы на них смотрели в 41-м как на будущую рабочую силу на территориях, которые станут нашими колониями»[829].

Насколько распространено было высокомерное отношение к оказавшимся под оккупацией советским гражданам, можно судить, например, по меморандуму Альфреда Розенберга о несдержанности нацистских руководителей в высказываниях относительно восточных народов. Эта записка, адресованная фюреру, появилась после провала плана «Барбаросса», 16 марта 1942 года. Когда стало ясно, что война затягивается и ситуация диктует необходимость прибегнуть к вербовке рабочей силы на оккупированной территории, министр потребовал сдержанности в публичных оценках местного населения. Розенберг писал:

«…Некоторые лица… почему-то пришли к выводу, что нужно высказывать эти идеи, где только возможно, причём в самых грубых выражениях: “колониальный народ, которым нужно управлять плетью, как неграми”, “славянский народ, который нужно поддерживать как можно более тупым”, “создавать церкви и секты, чтобы натравить их друг на друга” и т.д. Несмотря на одобренную фюрером инструкцию рейхскомиссару Украины, подобные речи широко распространены, и все, кто посещает Украину, затем сообщают о последствиях: что как раз это демонстративное презрительное отношение часто оказывает гораздо более негативное влияние на желание [местного населения] работать, чем все прочие действия»[830].