Война на восходе

Санда встала на пути у Тео и Вика. Те, кажется, были околдованы Дамой Червей по самые уши — по крайней мере, уши их стали такого же цвета, как дамочкина помада. Девушка услышала за спиной:

— Только тронь его — нос откушу. Поняла?

— Пфи! Какая бескультурщина!

— Даже не представляешь какая. Я тебя предупредила. И декольте свое прикрой!

— C'est scandaleux! Вы ничего не смыслите в la mode!

— Ага, ля мод, хватит языком чесать! Санда, пошли! А эти оболтусы — следом. Двигайся, толстуха.

Дама оскорбилась и, перекинув русые волосы через плечо, махнула розой и двинулась внутрь зеркала.

— Эй, а оно исчезать-то будет?

— И так пройдете!

— Ну, хорошо! — прорычала Шныряла.

Она дотронулась до зеркала, и ее рука прошла насквозь. Девушка фыркнула, перешагнула порог и исчезла. Санда последовала ее примеру.

Глава 15 Об игре и ненависти

Ощущение было странное — будто проходишь сквозь завесу холодного водопада. Когда Санда оказалась по ту сторону зеркала, то увидела большой зал, также полный зеркал и очень похожий на первый.

Ни Дамы, ни друзей. Она попыталась вернуться, но зеркало не пустило. «Вот дела… — подумала девушка. — И где же все?» Подняв лампу, она спустилась по лестнице, освещая по пути зеркала. Когда Санда подошла к одному из самых больших, то оно начало рябить и туманиться, и сквозь полумрак проступило знакомое лицо.

— Папа?

Симион Стан — седой мужчина с бакенбардами и теплыми карими глазами — глядел на свою дочь и улыбался.

— Здравствуй, Санда.

— Папа!

Симион Стан протянул ей руку, и сердце радостно подпрыгнуло — девушка соскучилась по отцу, так соскучилась! Несмотря на то что он постоянно пропадал на службе и они редко виделись, Санда плакала по ночам, когда он пропал. А теперь…

— Дурочка, — донесся откуда-то недовольный женский голос, — я же сказала: «того, кто тебе ненавистен».

Санда разочарованно отступила. «Прости, пап…» Симион Стан грустно глянул в ответ и, покачав головой, ушел обратно внутрь зеркала. Санда все смотрела ему вслед. Вдруг ее позвал другой голос:

— Пташка!

Санда, вздрогнув, обернулась. Позади нее стоял Раду — тот, прежний, — брюнет с глазами, полными искр и веселья. И он до мурашек был похож на Теодора — на лучшую, радостную версию Тео. «Тот, кто тебе ненавистен». Санда снова покачала головой. Тогда Раду обиженно надул губы и вдруг… внешность его начала меняться: глаза покраснели, а волосы выцвели до снежно-белых, и вот перед ней стоял нежитель Ворона, в вороте разорванной рубахи которого виднелся черный месяц, знак раба Смерти. Что-то было в нем иное. Словно то дурное, что таилось в прежнем Раду, после смерти утроилось — задор во взгляде превратился в дерзость, улыбка — в ухмылку.

— Ненавидишь меня? — каркнул Ворона. — И правильно делаешь. Знаешь, зачем я вернулся нежителем? Какая у меня цель? Знаешь?

Санда поежилась от отвращения. Что-то не так стало с Раду, когда он вернулся Вороной, она почувствовала это еще в Полуночи. Ее друг стал… другим. Напористым. Эгоистичным. Злобным.

— Я вернулся за тобой, Пташка.

Девушка вздрогнула. Красные глаза сверкнули угольками.

— Ты всегда обрывала меня, когда я хотел сказать тебе о том, что чувствую. Но теперь я скажу. Этот черный упырь мне не помешает. — Раду сплюнул. — Чего он возле тебя ошивается? Кто он тебе?

«И это с ним я должна сыграть?» — Санда отступила. Раду взмахнул рукой, и за его спиной встал темный силуэт.

— Меня всегда бесило, Санда, что я родился таким никчемным! Что никто меня не любил, даже родная мать! Что твой отец меня презирал, ведь я бедняк и тебе, дочери начальника полиции, не ровня! Бесило, что мне приходилось прислуживать богачам и выносить помои! Зачем я родился таким?!

Санда попятилась и вдруг услышала другой голос за спиной — тот, что не слышала много лет.

— Боже, ты такая наивная…

В другом зеркале стоял юноша в форме гимназиста и глядел на девушку красивыми насмешливыми глазами.

— Думала, я буду дружить с тобой просто так? Ходить за ручку, пока нам не стукнет восемнадцать? Санда, какой же ты ребенок… — Он цокнул языком. — Извини, но твоя соседка по парте куда сговорчивее.

Девушка подпрыгнула и сжала кулаки. Так и хотелось дать пощечину ему — ему! Тому, кто разбил ее сердце! Она содрогнулась от ненависти.

И вдруг…

— Спи, дитятко, сладко-сладко,
Ангел встанет у кроватки,
Будет рядышком стоять,
Сон твой охранять…

Этот голос… Санда вздрогнула и чуть не бросилась прочь. Немного поодаль стояло еще одно крупное зеркало, где сидела женщина — босая, в длинной белой робе и с распущенными темными, давно не чесанными волосами, и, сложив руки на груди, баюкала пустоту. Подняв налитые кровью глаза, она бросила на Санду строгий взгляд:

— Почему не в кровати, Санда?

Девушка попятилась. Страх вперемешку с ненавистью, злостью, отвращением всколыхнулись в самой глубине души.

— Ах ты, непослушная девчонка! Ну, ничего… Я заставлю тебя уснуть!

И женщина продолжила петь нестройным болезненным голосом: