Война на восток от Понедельника

Почему я хочу рассказать только про эти дни, а не про всё, что видел, начиная с 1991 года, а если еще точнее — с 1989, когда в Душанбе были первые беспорядки?

Потому что это был первый и единственный раз, когда я участвовал в войне в составе армии.

Потому что если ты не вооружен и за тобой не стоят другие люди с оружием, то жизнь во время гражданской войны от обычной жизни не отличается. Просто это ее сложный и коварный вариант. Синкопированная жизнь, к которой привыкаешь.

Первый штурм Гарма закончился, как уже написано выше, уничтожением всех 119 человек, которые участвовали в десанте. Это официальная версия. Но в травматологическое отделение самой большой республиканской больницы был доставлен человек с ранением ноги — единственный везучий десантник. Это другая, неофициальная версия.

Я работал в этой больнице врачом в реанимации, и, естественно, мне не составляло труда пройтись в травматологию и все узнать на месте. Посмотреть на раненого, может быть, даже поговорить с ним. И я даже предпринял такую попытку.

У гражданской войны есть исключительная особенность — особая мифологизированность событий. Слухи и домыслы возникают так настойчиво, что даже то, что видел сам, приобретает какую-то весьма зыбкую ценность. Невозможно становится утверждать, что все было именно так, а не иначе. Вероятно, дело тут в некой творческой составляющей восприятия каждого отдельного человека под воздействием сильных эмоций.

Словом, я не уверен, что видел именно последнего десантника — хотя раненый, конечно, был. С подвешенной ногой в гипсе. Была охрана, несколько человек с автоматами — предполагалось, что «не наши» врачи могут его отравить… Как тут мог помочь автомат Калашникова? Логика тех дней говорила, что может. Увидев охрану, подходить я раздумал.

Вся история первой попытки захвата столицы Каратегина для меня, тогда душанбинского горожанина, как и для моих друзей и знакомых, была окрашена самыми яркими цветами. Этому было несколько причин.

Первая — инерционная. Душанбе уже несколько месяцев был в руках боевиков Народного фронта, которые воспринимались как «свои», и, следовательно, нормальная власть была как бы восстановлена. «Чужие», исламисты и боевики-демократы — название, которое сейчас кажется довольно смешным, — отступали, их гнали. Нам это казалось справедливым. Мы — если использовать терминологию Гражданской войны 1918—21 годов — были «белыми», сторонниками прежнего режима. Мы были реакционерами, нас не радовало религиозное возрождение.

Вторая причина — историко-художественная. Враг отбит от наших ворот, ожесточенно огрызаясь, он отступает. Последний удар, красное знамя полощется, солнце встает. Аналогия была, конечно, неполной, и Гарм Берлином не был, однако картина вроде складывалась узнаваемой. То есть почему-то верилось, что когда Гарм будет взят — все как-то вдруг завершится.

Из основных причин, а было и множество мелких, еще надо назвать тотальное отсутствие чувства юмора в тогдашней атмосфере. Это отсутствие юмора не давало возможности видеть нюансы, картины рисовались одним плотным цветом. Красный, зеленый… «Наши» — доблестные басмачи, «их» басмачи — вполне кошмарные. Какие уж тут шутки…

Вскоре после первого штурма Гарма на сутки пропал заведующий нашим реанимационным отделением. Ему туго приходилось в то время. Джамол Ахмедов был из известной и влиятельной каратегинской семьи, которая жила в Гарме. Внешне Ахмедов походил на актера Омара Шарифа — те же прекрасные черные глаза, высокий рост и великолепные усы. Он очень представительно курил — то, что называется вальяжно.

Чем ближе военные действия подходили к Гарму, тем хуже выглядел Ахмедов. Розы румянца завяли на его щеках, глаза смотрели тускло, усы, казалось, утратили свою густоту. И вот его не было сутки. Где он мог оказаться? Что с ним?

Джамол Ахмедов попал к себе на родину вместе с вошедшими туда «юрчиками» в составе бригады врачей в момент второго захвата Гарма и пробыл там сутки. Мало того что он очутился в диком положении захватчика своих родных мест, но его могли и просто убить — повторяю, он был из влиятельной семьи, которая придерживалась оппозиционных взглядов. Это были наверняка не лучшие сутки в его жизни.

Доктор Боев — мускулистый суровый мужчина — был вторым врачом, которого отправили в Гарм уже на три дня после возвращения Джамола. Следующим, третьим, должен был стать Хабиб. Тоже гармский, как и Ахмедов. Обаятельный и умница. Он должен был сменить Боева.

Брат Ахмедова воевал за оппозицию и пропал еще в прошлом году. Тогда в поисках брата Ахмедов побывал даже в Афганистане — переправился через пограничную речку Пяндж, — но брата не нашел. Зная все это, я Ахмедову сочувствовал, отчего и согласился позже выполнить одну его просьбу, которая повлияла на судьбу другого человека.