Война перед войной

Дмитрий принес водку. Выпили за советско-афганскую дружбу. Фарук предложил закусить острым афганским салатом из мелко рубленных помидоров, огурцов, горького стручкового перца и зелени. Оказалось, под водку в самый раз, не хуже соленых огурчиков.

Подали плов. На большом блюде горкой был уложен белоснежный рис, вокруг которого располагались куски истекавшей жиром баранины. Дмитрий давно заметил, что афганцы чаще используют не классический рецепт плова, описанный еще Авиценной, а отдельно готовят рис и мясо, соединяя их только перед подачей на стол. К такому плову полагается дополнительно много закусок. Одна из самых распространенных — тушенная на растительном масле кинза. Приправляют рис и приготовленными на жиру горячими подливками с отваренным горохом или фасолью, обильно сдобренными для остроты томатом, барбарисом и красным перцем.

После плова повар принес на подносе большие пиалы с очередным блюдом, которое называлось хурма, как и известный оранжевый плод. Каждая порция состояла из двух среднего размера пиал, в одной из которых в острой подливке были поданы тефтели из баранины, действительно похожие по форме и цвету на хурму, во второй — обжаренные в масле до золотистой корочки ломтики картофеля.

Третьим по счету блюдом был кебабе шами — то, что у нас называется люля-кебаб. Попробовали его, однако, уже только из вежливости, чтобы не обидеть хозяина и его повара.

Дмитрий, редко имевший возможность спокойно поесть на приемах, так как переводчик за столом не гость, а работник, пользуясь тем, что беседа велась на русском языке, расслабился и на какое-то время даже упустил нить разговора между Фаруком и Дмитрием Харитоновичем. Кроме того, в это время внимание Дмитрия отвлекла непонятная суета в глубине парка, звуки которой нарушали прежде почти полную тишину южной ночи.

Перешли к десерту — дыне, поданной на льду, и фруктам. За окном раздался отдаленный крик. Когда через несколько минут крик повторился, Дмитрий Харитонович, что-то оживленно объяснявший собеседнику, остановился и недоуменно посмотрел на окно.

— Наш новый знакомый, — спокойно произнес Фарук, — рассказывает контрразведчикам то, о чем умолчал в разговоре со мной, если, конечно, есть что рассказать.

— Отчего же так громко? — спросил Дмитрий Харитонович.

— Допрашивают с пристрастием, проще говоря, пытают, — ответил генерал, глядя прямо в глаза Дмитрию Харитоновичу…

После ужина Фарук, лишь ненадолго зайдя в кабинет за оружием, направился «ловить бандитов». У крыльца его уже поджидали адъютант и совсем еще юный лейтенант с мягким овалом лица — командир пехотного батальона, выделенного для оцепления намеченного для чистки района города. Генерал пожал руки гостям, держа автомат со снятым ремнем на локтевом сгибе левой руки, и сел в машину. Дмитрий Харитонович с Дмитрием пошли в свою комнату. Укладываться спать было еще рано. Сели разбирать и дополнять сделанные во время переговоров записи. Работа не клеилась.

Через затянутое противомоскитной сеткой окно доносились приглушенные крики, точнее, уже не крики, а стоны, повторявшиеся с определенной периодичностью, но с каждым разом все тише и отдаленнее, все менее напоминая звуки, которые может издавать человек. Дмитрий Харитонович захлопнул здоровой рукой папку с бумагами:

— Ничему мы их не научим! Ничему хорошему, — встал и нервно заходил по комнате. — Вот Фарук знает свой народ и, наверное, потому, что старше и опытнее нас с тобой, уже сейчас видит, я это понял, когда он смотрел мне в глаза, что эти, с позволения сказать, революционеры повторяют наши ошибки, набивают те же шишки, пуская кровь по поводу и без повода. Недавно разговаривал с одним таким убежденным борцом лет двадцати. Так он мне доказывал, что между политработой и контрразведкой нет никакой разницы. Это, мол, одно и то же. Можно не убеждать в своей правоте, а просто уничтожить человека. Результат-то один: нет противника — нет проблемы. Они всю эту романтику перемен понимают точно так, как мы когда-то: сначала разрушить, сломать до основания старый мир, а потом на ровном месте новый строить. Но, чтобы у НИХ все сломать, нужно действительно сломать ВСЕ, нужно деть куда-то всех этих аристократов, феодалов, торговцев, мулл и просто неграмотных и ничего иного, кроме устоявшегося веками порядка вещей, не принимающих крестьян и кочевников. Куда деть, спрашивается: «послами в Пакистан»?

Дмитрий Харитонович, ходивший по комнате беспорядочно, нашел наконец удобную диагональ и зашагал из угла в угол: