Десантники горячились, они были злы из-за того, что женщина права. Они сами, все румыны считали и признавали в ней свою вторую мать, и теперь то, что с ней творили, было постыдным для мужчин, для детей, для народа. Было видно, как организаторы и участники хотели побыстрее все закончить.
Их убьют! Это было настолько очевидно, что у Сергеева все похолодело внутри. Но ведь этого же не может быть, это же несерьезно, чтобы группа офицеров и пара работников прокуратуры выносили приговор не просто президенту, а стране, которая существовала, жила, праздновала, гордилась и боролась.
Их вывели во двор казармы и поставили к стене. Как во сне Станислав слышал голос генерала:
– Сначала его, потом ее…
Не верилось, все еще не верилось, что такое может быть. Да, пусть чудовищны преступления, но и расправа далека от общечеловеческих принципов, от идеалов гуманизма. А трое десантников стояли с автоматами на изготовку и ждали команды.
Мир застыл в глазах Станислава, сжимавшего в потной руке ручку портфеля. Первая автоматная очередь почему-то попала Николае Чаушеску по коленям. Он пошатнулся, продолжая кричать и призывать. Но вторая очередь в грудь свалила его мгновенно. Он опрокинулся на спину. Сергеев не заметил даже, что и Елена Чаушеску вдруг согнулась пополам от попавших в нее пуль. Воздух заволокло пылью от выбитой штукатурки и кирпича.
С генералом подошел доктор, оператор продолжал снимать. Ему сказали, чтобы он подошел ближе и снимал лицо убитого президента, снимал, как врач щупает пульс, приподнимает веко и констатирует смерть. Смотреть, как тела грузят в машину и увозят, он не стал. Злой и потерянный, Станислав продирался между топтавшимися на плацу солдатами, какими-то гражданскими людьми. Даже лейтенанта Пыслару было не видно рядом. Время надзора окончилось. Они не хотели, чтобы он вышел из части раньше, чем все закончится. Вот для чего им нужны были эти 2–3 дня.
– Бажен. – Сергеев бросил на кровать пустой портфель. – Возьми нож, разрежь портфель по швам. Как можно больше кусков. Мы его должны разбросать по разным мусорным бакам.
– Это тот самый пакет? – кивнул Ванич на сверток, который Сергеев прятал под рубашку. – Значит, они ждали окончания расстрела, чтобы начать обследовать вещи Чаушеску?
– Кто они? – замер Станислав.
– А ты не заметил дамочку? Ту, которая приезжала тогда в отдел милиции, где тебя держали, и которая искала что-то в твоих вещах.
– Ты ее видел? Здесь, на территории части?
– Да, она все время была возле генералов. И с ней тот самый полковник, о котором ты говорил. Он вроде бы из Секуритате.
– Дабижа? И он здесь. Так, Бажен, давай торопиться. Поступим следующим образом. Ты отправляйся искать подполковника Микулэ, который нас с тобой допрашивал. На глаза ему не попадайся, просто найди его, узнай, где он. Возможно, нам срочно понадобится пропуск на выезд из части или его устный приказ на контрольно-пропускной пункт. А я пройдусь возле КПП на въезде, присмотрюсь, что там и как. Имей в виду, что нам не городской автобус понадобится и не пассажирский поезд, нам придется удирать энергично и с шумом.
– Я не понимаю, Станислав, почему тебе теперь не попросить помощи официально, почему не связаться с посольством. Что тебе американцы сделают здесь, где все охраняется?
– Мало ли. Яд в суп подсыпят, организуют падение кирпича на голову из-под кровли состарившейся раньше времени крыши, да просто смерть от сердечного приступа обоих одновременно. Подумаешь, у каждого на сгибе руки маленькая точечка от укола.
– Ты думаешь, что всех можно купить, что всегда можно в любом коллективе найти предателя?
– Не драматизируй, – вздохнул Сергеев. – Пусть я так не думаю, но каково будет разочарование, если окажется именно так. И это перед самой смертью, в последние минуты.
Позвонить ему так и не разрешили. Пообещали, если очень нужно, оказать содействие на городском переговорном пункте, а сегодня в части какие-то проблемы с телефонной связью. Сергеев поблагодарил, сухо кивнул и пошел по направлению к КПП. На сегодня психологическая нагрузка оказалась слишком велика. Сейчас бы сесть в каком-нибудь баре и посидеть с бутылкой вина. А лучше простой русской водки. Молча посидеть, не разговаривая ни с кем.
Подходящий бар нашелся в нескольких кварталах от войсковой части. Почти возле площади, на которой стояло здание горкома партии. Купив пачку сигарет, Станислав неторопливо распечатал ее, достал сигарету, сунул в рот и стал меланхолично хлопать себя по карманам в поисках спичек. Рука с зажигалкой появилась возле сигареты неожиданно, и голос Ванича тихо произнес:
– «Рено» стоит все там же, на площади у горкома. Ключи я из замка зажигания вытащил, насчет бензина договорился.
– Молодец. Заправишь машину и через час у заводоуправления, где нас камнями забросали. Помнишь? Там место людное, затеряться легко.