Война под терриконами. Донецкий сборник

Бородач вырвал оружие и, передёрнув затворную раму, хладнокровно выпустил короткую очередь в лицо старухи. Потом, широко улыбаясь гнилыми остатками зубов, бросил «трофей» в кузов стоящего на дороге «Урала», куда уже сбрасывали добычу другие военные, тащившие бытовую технику, домашнюю утварь, кур, поросят и даже одежду из соседних домохозяйств.

Нацисты уехали, а во дворе давно обветшалого дома, в пыли, свернувшись калачиком, лежало тщедушное тельце бабушки, вся вина которой перед её убийцей состояла лишь в том, что она была человеком.

* * *

…В том же посёлке, когда в Мариуполе была объявлена мобилизация в украинскую армию, Мишку-бульдозериста не тронули по причине болезни не то почек, не то печени. Для всех соседей он называл себя греком, хотя старожилы, знавшие ещё его дедушку, говаривали о цыганском происхождении Мишки, с чем он упорно не соглашался, особенно в состоянии хорошего подпития. Уважение, которым он пользовался у посельчан, было заслужено в буквальном смысле слова трудом. Его собственный трактор «Беларусь» с ковшом и скребком часто использовался окрест на приусадебных подворьях или местной администрацией при ремонте инженерных сетей. Миша, как в старом анекдоте, мог раскопать, мог закопать, а мог и улицу в редкий снегопад почистить.

Когда пришла война в город, то она не обошла и Мишкин дом. Однажды ночью во дворе раздался резкий треск автоматной очереди, хотя для всех нормальных людей Мишка давно установил на воротах электрический звонок. Площадная матерщина с лигатурой украинско-польской мовы ворвались в прихожую, сопровождаемые чесночным амбре и самогонным перегаром, не на шутку напугав детей и супругу Михаила.

Сопротивляться было бесполезно, а потому пришлось заводить трактор и под вооружённое сопровождение «азовцев» ехать на пустырь за мусорной свалкой. Где-то в заводских микрорайонах Мариуполя громыхала, стрекотала, ухала и сверкала вспышками война. На пустыре было относительно тихо до тех пор, пока не приехали Мишка на своём тракторе и какой-то самосвал в сопровождении бронетранспортёра с изображением пары зигзагов и гитлеровской свастики на борту.

Мишке приказали вырыть яму на пять-шесть ковшей, к которой затем подъехал задом «КамАЗ» и что-то вывалил прямо в неё. Подошёл старший и, показав в сторону отвала, произнёс:

– Зарой яму і звалюй звщси.

– Мне надо осмотреть место, – сказал Миша и, соскочив с трактора, подошёл к краю, как оказалось, братской могилы.

Сзади подошёл старший из «чесночных» бородачей и, ткнув стволом пистолета в спину тракториста, приказал:

– Закопуючи без розмов і забудь. Я б тебе і так пристрелив, але ти нам ще завтра будеш потрібен.

– Там же люди шевелятся! Вон, посмотрите. Они там стонут! Это же ваши! Форма ваша! – пытался Миша пробить на чувства военного.

– Это не ваше дело. Закапывайте и уезжайте. Завтра к вам приедут так же ночью.

Мишу словно током дёрнуло, когда он вдруг услышал чистую русскую речь с чётким московским акцентом. Он обернулся. Позади бородача стоял ещё один военный, половину овала лица которого закрывала балаклава.

– Делайте то, что вам говорят, и не задавайте лишних вопросов. Слава Украине! – сказал русскоязычный офицер и, хлопнув Мишку по плечу, удалился прочь.

…Уже под самое утро Миша поставил свой трактор у ворот дома, закрыл дверцу машины на ключ, зашёл к себе в каморку, которую устроил в ангаре как свой рабочий кабинет, где любил по субботам с соседскими мужиками обсудить всякие мирские проблемы под стаканчик первача. Но то было в иные времена. А в эту ночь он запер дверь на засов, налил полный стакан самодельной водки, начеркал карандашом записку жене и, накинув аркан на перекладину, повесился…

* * *

Изо дня в день мы продолжали свою скорбную жатву, очищая город и окрестности от мрачного наследия боёв. Недалеко от завода Ильича, за железнодорожной насыпью, нам показали очередное захоронение, скорее похожее на зарытый окоп. Догадка оказалась правильной. В первые дни боёв в этом месте действительно была расположена земляная огневая точка, возле которой расстреляли двух тридцатилетних братьев-близнецов из местных жителей, вся вина которых состояла в том, что бандеровским нелюдям подошли размеры их одежды и потребовались чужие паспорта. Так хочется верить, что Бог не дал этим тварям миновать наказания и снаряды русской артиллерии разорвали их в клочья, только вот одинокой матери, оставшейся без сыновей, легче от этого станет вряд ли.

Как успокоить душу отца, вернувшегося освободителем в родной город, где вместо семьи-разрушенный дом и общая могила жены с двумя маленькими дочками, расстрелянными по наводке соседей как семья ополченца?

Что можно сказать родственникам сотен горожан, которых «азовцы» 16 марта собрали якобы для эвакуации, заблокировали в здании городского драматического театра и подорвали, спешно обвинив в гибели людей русскую авиацию?

А как быть дочери, похоронившей престарелого отца, убитого украинскими десантниками только за то, что тот попросил у них парочку сигарет на русском языке, а потом не захотел кричать нацистские лозунги?