Война под терриконами. Донецкий сборник

Уже более месяца мы поднимались ежедневно в четыре утра, выезжали из Донецка командой в десять человек в Еленовку, где усаживали в три автобуса по двадцать человек военнопленных, ещё с марта ожидавших обмена. К девяти утра мы доезжали до первого блокпоста в Мариуполе, добирали в три колонны прокурорских, патологоанатомов, «труповозку» и отправлялись по разбросанным меж заводов, пустырей и оврагов руинам разрушенных микрорайонов приморского города.

Медленно продвигаясь по колдобинам некогда асфальтированных проспектов, улиц и переулков в июльской пыльной жаре, среди обрушенных многоэтажек и разорённых домохозяйств, мы раз за разом останавливались по маршрутной карте следования и проводили рутинную, наторелую работу. Вообще-то, главным образом работали лопатами военнопленные, предусмотрительно одетые в синюю униформу рабочих завода «Азовсталь». Раскопав очередную временную могилку, они выкладывали труп на осмотр судмедэкспертам, которые описывали под протокол состояние останков, предварительно определяли причины смерти, брали кусочки мёртвой ткани и проводили дактилоскопию. Далее труп те же пленные упаковывали в чёрные пакеты и складывали в малотоннажный грузовичок. За день в каждой группе набиралось до тридцати тел. Наша задача состояла главным образом в конвоировании бывших солдат и офицеров украинской армии, сдавшихся в плен как на улицах Мариуполя, так и в цехах самой «Азовстали». Вся эта операция называлась просто: эксгумация временных стихийных захоронений.

После двух месяцев изнурительного боевого противостояния под Харьковом или боёв за Мариуполь и Запорожье многим бойцам нашей команды эти «поездки» поначалу казались просто прогулкой вдоль побережья Азовского моря, однако вместо свежего морского бриза нас всё время, с самого первого выезда, сопровождало трупное зловоние, тяжёлый дух мусорной паленины и смрадный запах горелых автомобильных шин. Напрягали настороженность и угнетённое состояние мирных жителей, не готовых окончательно воспринимать нас в качестве освободителей и где-то с сочувствием смотревших на военнопленных, ещё несколько месяцев назад призванных в Вооружённые силы Украины, гражданами которой продолжало себя ощущать ещё немалое количество мариупольских обывателей.

Нельзя сказать, что скептическая отчуждённость по отношению к нашим бойцам ощущалась повсеместно. Подавляющее большинство действительно нас ждало, и не только как спасителей, но и в качестве той самой санитарной команды, которая призвана очистить их район, квартал, двор от стихийных могил, источающих на жаре невыносимую вонь и превращающих их среду обитания в несанкционированное кладбище. Многие помогали искать захоронения, опознавать тела, сообщали известные адреса родственников, даже иногда рассказывали подробности гибели и последних мгновений жизни несчастного.

Несмотря на общий трагический конец каждого свидетельского показания, истории отличались драматизмом, многие из которых когда-нибудь могли бы стать сюжетами большого количества рассказов и повестей, посвящённых одной из самых страшных страниц многолетней войны на Донбассе.

* * *

В один из дней наша команда вошла в частный сектор с почти целиком сохранившимся жилым фондом. Семейная чета, где супруга, очевидно, была истинной главой семьи, после того как мы провели эксгумацию их бабушки, погибшей от шального осколка мины, повела нас к соседнему дому. В крохотной могилке за виноградником мы нашли останки старой женщины, прожившей почти вечность среди икон и образов, скорее всего, оставшихся ещё от её прапрабабушек.

…Жила она одиноко, рано овдовев и потеряв ещё в Афганскую войну единственного сына. Ей было за чьи души молить Бога на этом свете, и это, видимо, было единственным и главным предназначением её жизни, а Всевышний таким даёт долгие лета.

Военные с шевронами «Правый сектор» и «Азов» с осени 2014 года периодически устраивали облавы и обыски в жилых массивах в поисках сочувствующих России или подпольщиков, но с началом наступления союзных войск наезды нацистов начали носить бессистемный и, скорее, истерический характер. Беспардонное мародёрство, как и банальный вооружённый грабёж населения, перед драпом схожи с нашествием саранчи, оставляющей после себя пустошь, а иногда и безлюдность. Так и в доме почти столетней старушки появился пьяный бородатый автоматчик с засученными рукавами и татуировкой «Слава Украпи!» на волосатой руке.

Соседи увидели, как «бандеровец» широким шагом вышел во двор из домика старушки, держа одной рукой перевязанные тесёмкой несколько икон в рамках. В другой руке он держал автомат с укороченным стволом, в который двумя худенькими ручонками вцепилась бабушка, семенящая следом и тоненьким стонущим голоском горько умолявшая боевика оставить образки в доме:

– Сыночек! Родимый! Ради Господа Бога, оставь образа в доме! Я же на них за тебя молиться буду!

– Птшла звщси, москальська рухлядь! – грубо бросил он через плечо и пнул женщину в живот, отчего она упала на колени, но не отпустила рук от автомата.