Он повел меня вниз по склону, туда, где собрались люди. Палаток на всех не хватало, но ночь выдалась ясная и довольно теплая, поэтому многие расположились у небольших костров. Не все рабы были низеринцами. В конце концов, треллианцы завоевали и поработили почти полдюжины стран, и, судя по разнообразию акцентов в звучащей вокруг нас речи, здесь присутствовали выходцы почти из всех этих местностей. Но хотя они и родились в разных странах, возможно, теперь их стоило считать кровными родственниками. Люди выглядели изнуренными, но спокойными. По крайней мере, у них появилась возможность прийти в себя. Пока мы шли, Макс рассказал, что им удалось спасти изрядное количество припасов из перевалочного пункта, поэтому мы могли поставить палатки и накормить их.
Я услышала, как тихий разговор прервался вскриком, и остановилась. Мы повернулись к людям, собравшимся на краю лагеря.
Теплая рука сжала мое плечо.
– Это ничему не поможет, – пробормотал Макс. – Поверь мне, я знаю.
Но я все равно отстранилась, и он не пытался меня остановить.
Тело замотали в лоскуты белой ткани так, что получилось подобие низеринского погребального савана. Выглядело оно коротким и щуплым – возможно, это подросток. В глубине души я испытывала эгоистичную благодарность, что не вижу его лица.
Женщина средних лет рыдала, склонившись над телом, вьющиеся каштановые волосы вздрагивали вокруг ее лица в такт всхлипываниям.
Оцепенение слетело окончательно, и ее горе захлестнуло меня, как волна.
Я открыла рот, но не проронила ни звука. Что я могла сказать? Что мне очень жаль? Выразить соболезнования, помолиться, пообещать чтить память погибшего? Зачем ей молитвы человека, убившего ее сына, благословения богов, допустивших его смерть?
У меня перехватило дыхание. Я отвернулась, прежде чем меня заметили, но я мешкала слишком долго. За спиной раздались перешептывания, и я поспешно зашагала прочь от костра. Но узнавание следовало за мной по пятам, как поднимающийся в воздух пар, когда лица, одно за другим, поворачивались мне вслед.
Я смотрела прямо перед собой, пока мы с Максом шли обратно к нашей палатке. Но мне не нужно было оглядываться на людей, чтобы чувствовать их взгляды, и не нужно было прислушиваться, чтобы понять, о чем они перешептываются. Они боялись меня. «Ведьма! – кричали их мечущиеся мысли. – Чудовище!»
Колышущиеся луга, залитые лунным светом, выглядели не менее прекрасно, чем в янтарном сиянии дня. Я прислонилась спиной к гладкому стволу дерева и наблюдала за переливами травы.
Ранее я долго рассматривала потолок палатки, пока гул снаружи не затих. Тогда я поднялась и босиком прошла через лагерь на равнину. Там я уселась под деревом, среди кустистых полевых цветов, чтобы полюбоваться на холмистые просторы и подумать.
Я совсем не удивилась, когда вскоре услышала тихие шаги. Мне не пришлось даже поднимать голову, чтобы понять, кто это. В конце концов, один-единственный человек всегда выражал готовность присоединиться к моим полуночным размышлениям.
– Тоже не спится?
– Тоже. – Макс негромко рассмеялся.
Он устроился на земле рядом со мной. Я услышала шорох и, посмотрев на него, увидела, как он обрывает с куста засохшие цветы, а затем превращает их в пепел в маленьких огненных вспышках на ладони. Точно так же как тогда в саду, когда мы впервые сидели вместе ночью после слишком близкой встречи со смертью.
– Прости. – Он сложил руки на коленях, заметив мой взгляд. – Привычка.
– Да нет, я…
Как сказать, что мне это нравится?
– Думаю, им это полезно.
Он с прищуром осмотрел цветы, лазурно-голубые с белыми прожилками на лепестках.
– Интересно, приживутся они у меня в саду?
– Здесь совсем другой климат.
– Нет ничего такого, чего нельзя было бы исправить хорошим заклинанием.
Мой взгляд скользил вниз по холму, к далеким палаткам и спящим у тлеющих костров людям. Сто пятьдесят человек остались без крыши над головой. Некоторые захотели вернуться в родные города или в то, что от них осталось. Но большинство предпочли отправиться на Ару под официальную защиту Орденов. На Аре они смогут стать свободными, но им придется жить в стране, которая так сильно отличается от их родины и где у них нет никакого имущества, друзей, денег и знания языка.
Если бы можно было помочь им укорениться на новой родине так же просто, как и цветам.
– Куда бы они ни попали, там им будет лучше, чем если бы мы оставили их здесь, – сказал Макс, прочитав мои мысли.
Я подумала о том закрытом саваном теле и причитаниях матери. Не всем.
– Последнее, что я помню, – тихо сказала я, – это моя рука на двери и твое лицо. Больше ничего. Только… какие-то обрывочные картинки.
Брызги крови, разложение, красные бабочки. Проблески нашего с Максом боя. Мой взгляд прошелся снизу вверх по боку Макса, воскрешая едва уловимое воспоминание о том, как мой меч полоснул его по ребрам.
– Я знаю, что ты ранен, хотя ты и не сказал мне.
– Ничего страшного. – Он отвел взгляд.
– А что будет в следующий раз? А если бы мы не успели увести рабов? Что, если…
Я закрыла глаза, и в момент темноты под веками мне вспомнился неистовый, всепоглощающий голод Решайе.