Война с саламандрами

Господи, какая же вокруг красота, какая красота! Жаль, что Ли этого не видит. Мистер Эйб залюбовался на совершенную линию ее бедра и по какой-то неясной ассоциации подумал вдруг об искусстве. Ведь малютка Ли — художник. Художник кино. Вернее сказать, киноактриса. Правда, она еще не играла ни в одной кинокартине, но твердо решила сделаться самой яркой кинозвездой всех времен и народов; а если Ли что-то решит твердо, то она это точно сделает. Именно этого мамаша Леб и не понимает: артистка — это... это артистка, она не может быть такой, как другие девушки. «К тому же другие девушки ничуть не лучше, — решительно подумал мистер Эйб, — вот, к примеру, эта Джуди на яхте, богатая девчонка, — я ведь знаю, что Фред ходит к ней в каюту. Каждую ночь ходит, в то время как я и Ли... Нет, Ли просто не такая! Я рад за бейсболиста Фреда, — великодушно подумал Эйб, — он однокурсник, в конце концов. Но каждую ночь... это такую богатую девушку не красит. Я имею в виду, девушку из такой семьи, как Джуди. А ведь она даже не актриса». (О чем только не шушукаются иногда эти девчонки, — вспомнил вдруг Эйб, — как при этом у них горят глаза, как они хихикают — вот я с Фредом обо всем таком никогда не болтаю».) (Ли не стоит пить столько коктейлей, а то она сама не понимает, что говорит.) (Вот, например, сегодня после обеда это было явно лишним. Я имею в виду их спор с Джуди о том, у кого ноги красивее. Да ведь всем понятно, что у Ли. Я это знаю.) (А Фреду не нужно было выдвигать свою дурацкую идею — устроить конкурс красоты ног. Где-нибудь еще на Палм-Бич такое можно устраивать, но в хорошем обществе — нет. И не нужно было девушкам так высоко задирать юбку. Это уже, собственно, не только ноги получались... По крайней мере, Ли не нужно было этого делать. Перед Фредом-то! И такой богатой девушке, как Джуди, тоже не нужно было.) (А мне, кажется, не нужно было приглашать капитана в жюри. Глупость это была. Капитан весь покраснел, усы у него встопорщились, говорит — извините, сэр, — и дверью хлопнул. Неприятно. Страсть как неприятно. И, кстати, капитан не должен быть таким грубым. В конце концов, это ведь моя яхта, или нет?) (Ну, правда, у капитана нет с собой никакой малютки; разве ему, бедняге, понравится смотреть на подобные вещи? Ну, в том смысле, что он-то одинок.) (А почему Ли заплакала, когда Фред сказал, что у Джуди ноги красивее? Она говорила потом, что Фред ужасно невоспитанный и мешает ей радоваться путешествию... Бедняжка Ли!) (Ну вот, а теперь девушки друг с другом даже не разговаривают. А когда я хотел поговорить с Фредом, Джуди позвала его к себе, и он побежал, как собачонка. А ведь Фред все-таки — мой лучший друг. Ну, понятно, что, раз он парень Джуди, он не может не сказать, что у нее ноги красивее! Но мог бы не говорить этого так категорично. Это ведь нетактично к бедняжке Ли; Ли права, когда говорит, что Фред самовлюбленный чурбан. Чурбан, вот именно.) (И вообще я всю поездку представлял себе по-другому. Черт бы его взял, этого Фреда!)

Мистер Эйб обнаружил, что уже не глядит с восторгом на перламутровое море, а с мрачным, весьма мрачным видом просеивает сквозь пальцы песок с маленькими ракушками. Настроение у него испортилось, на душе лежала тяжесть. Папаша Леб сказал: посмотри-ка мир. И как, посмотрели? Мистер Эйб попытался вспомнить, что именно он видел, но не смог вспомнить ничего, кроме того, как Джуди и малютка Ли показывают ноги, а широкоплечий Фред рассматривает их, сидя на корточках. Эйб еще больше нахмурился. Как, кстати, называется этот коралловый остров? Капитан сказал — Тараива. Тараива, или Тахуара, или Тараихатуара-та-хуара. Вот вернемся мы, и скажу старику Джессу: dad, мы побывали на самом Тараихатуара-та-хуара. (Зря я все-таки нанял этого капитана, огорчился Эйб.) (Нужно поговорить с Ли, чтобы она больше такого не делала. Боже, как же так случилось, что я ее так ужасно люблю! Когда она проснется, я с ней поговорю. Скажу ей, что мы могли бы пожениться...) Глаза мистера Эйба были полны слез. Что это — любовь или боль, или любовь к ней невозможна без этой невыносимой боли? Подведенные синим, блестящие веки малютки Ли, похожие на нежные ракушки, зашевелились.

— Эйб, — раздался сонный голос, — знаешь, о чем я думаю? О том, что тут, на этом острове, можно было бы снять ши-кар-ный фильм.

Мистер Эйб принялся засыпать свои злополучные волосатые ноги мягким песком.

— Чудесная мысль, моя малютка. А что за фильм?

Малютка Ли открыла свои бездонные голубые глаза.

— Ну вот представь... представь себе, что я жила бы на этом острове как Робинзон. Женщина-Робинзон! Это ведь совершенно новая идея!

— Ну... да, — неуверенно сказал мистер Эйб. — Но как бы ты очутилась на этом острове?

— Есть превосходная мысль! — ответил сладкий голосок. — Просто наша яхта попала бы в шторм и потерпела кораблекрушение, и все остальные бы утонули: ты, Джуди, капитан, ну, вообще все.

— А Фред? Фред ведь прекрасный пловец.

На гладком лобике малютки Ли появились морщины.