Война самураев

— Выслушай меня. Мы узнали, что у Кусанаги имеется двойник — копия, сделанная в давние времена. Ее хранили в святилище Исэ. Никто и знать не будет, что во дворце окажется поддельный Кусанаги.

— Поддельный?! — взревел Киёмори. — Просто чудно! А если моему внуку понадобится его колдовство, чтобы заставить людей падать ниц и повелевать ветрами, ты велишь ему довольствоваться подделкой?

Прибежавшие служанки замахали руками:

— Господин, уймитесь! Посмотрите, что вы наделали. Нельзя так обращаться с монахинями!

За спиной побежал шепот:

— Значит, верно говорят — Киёмори лишился рассудка!

— Отныне это не твоя забота, — сказала ему Токико. — Теперь и ты, и я носим серые одежды монахов, принеся один обет. Ты заявил, что отказываешься от всего мирского, и должен это сделать!

— Жене не пристало так говорить с мужем.

— Я старая монахиня и говорю, что мне угодно!

— Ты всегда говорила, что тебе угодно, — возразил Киёмори, отстраняясь, — и монашеское облачение здесь ни при чем. Я должен увидеться с Сигэмори.

— Оставь его!

— Придержи язык, жена. С тобой я уже разобрался.

Когда он вышел, слуги помогли Токико сесть и стали прикладывать к губе шелковые платочки. Токико отмахнулась, сказав:

— Бегите за ним, отвлеките как-нибудь! Предупредите Сигэмори!

Челядь поспешила исполнять ее приказание.

Тем временем Мунэмори улучил минуту для уединенной беседы со старшим братом.

— Правда, хорошо снова вот так встретиться? — начал он. — Теперь нам с тобой нечасто удается поговорить.

Сигэмори нетерпеливо вертел в пальцах кисть. Ему явно предстояло много чиновничьей работы, а Мунэмори, сам того не замечая, его отвлекал.

— Верно, мы отдалились друг от друга. Что поделать — веления долга часто лишают радостей единения.

— Веления долга? — усмехнулся Мунэмори. — Почему что-то должно нами повелевать? Мы же Тайра, брат! Самый могущественный клан во всей Японии, а может быть, и во всем мире! Можем поступать, как нам будет угодно!

— Вполне вероятно, — пробормотал Сигэмори.

— Я теперь военачальник императорской стражи, и у меня полно подчиненных, которые только и молят, чтобы я взвалил на них свою работу, — сказал Мунэмори. — Зачем мне их обижать? Теперь взгляни на себя: трудишься, словно жалкий распорядитель, а не министр двора. Над тобой уже смеются за глаза — говорят: «Вон идет Тайра Сигэмори, который сам пишет листки для прошений».

Сигэмори вздохнул:

— Стоит чиновнику запустить мелкие дела кабинета, как его самого пускают побоку. Ты ведь сам сказал, братец: мы, Тайра, вольны поступать как нам угодно. Я себе дело нашел.

— Поступай как знаешь. Слушай, до меня дошла весть, будто ты просил императора устроить тебя хранителем императорских реликвий…

Сигэмори тревожно заозирался:

— Откуда ты это узнал?

— Узнал отец. Он все знает. Но если Такакура согласится, может, я помогу тебе с этим бременем? Остальных посвящать не обязательно.

Мунэмори увидел, как глаза брата тотчас вспыхнули неодобрением.

— Если государь согласится, — сказал Сигэмори, — я не опущусь до такой низости, как присвоение чужого труда. То, о чем ты просишь, мне претит.

«Думаешь, я ни на что не годен, а, братец? — ярился в душе Мунэмори. — Думаешь, я всего лишь жалкий бездарь, никчемный третий сын, тогда как ты — драгоценный наследник и один заслуживаешь почестей и славы, так?»

— Как можешь ты рассуждать о благородстве, — тихо проговорил он вслух, — когда сам использовал чары против отца?

Сигэмори на мгновение прикрыл глаза.

— Я его не околдовывал. Просто хотел убедиться, что наши воины ответят на срочный призыв. Времена нынче опасные, а, значит, для нас ценно любое, даже малое, преимущество.

— Ты ведь не доверяешь отцу, верно? Не доверяешь ни мне, ни ему — никому, кроме себя!

— Это неправда.

— Прости, забыл. Матери ты доверяешь. Потому и перевез ее к себе — чтобы она поделилась с тобой тайнами Царя-Дракона.

— Я перевез ее сюда из сыновней почтительности. Долг всякого сына — заботиться о престарелых родителях.

— Я предлагал ей свое поместье, но она выбрала тебя. Доблестного Сигэмори. Отец надо мной потешается, мать знать не хочет, брат смотрит косо. Видно, нет в жизни места для бедного Мунэмори.

— Не говори так. Ты еще многого можешь добиться — стоит лишь захотеть!

— Неужели? И как же мне это сделать, когда люди загодя настроены против? Я предлагал Го-Сиракаве свои услуги, а он меня даже не принял, словно я пустое место. Фудзивара оттирают меня от любых важных дел при дворе. Как можно чего-то добиться в подобном положении? Конечно, все это было бы поправимо при поддержке отца, но он по-прежнему обращается со мной как с малым дитем!

— Не стоит так печься о его мнении, — тихо вымолвил Сигэмори. — Он в последнее время… сам не свой. Вернее, не изменился, что не совсем подобает тому, кто принял обет монашества. Боюсь, он не вполне владеет собственным духом и разумом.

В дверях показался слуга.

— Господин, ваш отец, Ки…

Его грубо отпихнули в сторону, и в комнату ворвался Киёмори.

— Отец! — Мунэмори встал и поклонился. — Мы как раз о вас говорили.

Киёмори его не заметил.

— Так, значит, твои слуги не лгут. Ты считаешь меня сумасшедшим!