Война самураев

— А говорил ли я, как провел двадцать один день в молениях к грозному богу Фудо, стоя по шею в потоке у водопадов Кумано?

— Да, и его небесные посланцы спасли вас. А в другую пору вы лежали на солнце три дня кряду, позволяя мухам и комарам жалить себя во испытание воли. Да-да, Монгаку, о ваших деяниях ходят легенды.

Ёритомо пробыл в изгнании без малого восемнадцать лет. Его смирный нрав покорил сердца стражников, и все же посетителей к нему допускали нечасто. Одним из них был Монгаку — сухощавый подвижный монах, с которым Ёритомо был рад побеседовать об истории и философии.

— Стало быть, мне нужно поберечь свои рассказы, дабы не утомлять ваш слух повторами.

— Мне это ничуть не утомительно, Монгаку.

— Что ж, и то легче. Однако близится Новый год. У вас с супругой что-нибудь предусмотрено на эти праздничные дни?

— Думаю, ограничимся тихим вечером в кругу семьи. К чему затевать торжество, когда почти некого пригласить?

— Верно, — вздохнул Монгаку. — К чему затевать торжество, когда для него нет поводов? Что-то станет с нашим бедным государством…

— Говорят, настают Последние дни закона, — пробормотал Ёритомо. — Хотя нам едва ли стоит уповать на чудеса. — Он огляделся и заметил, что следящие за ним монахи разбрелись. Во время посещений Монгаку это нередко случалось. Видно, его рассказы успели здесь порядком приесться.

Монгаку, видимо, тоже заметил отсутствие наблюдателей — с прищуром поглядел на Ёритомо и заговорил вполголоса:

— Не ждать чудес — одно дело, а проглядеть беду — совсем другое.

— Проглядеть беду? О чем вы?

— Разве вы не слыхали новостей из столицы?

— Полагаю, стража постаралась оградить меня от них.

— Значит, вы не слышали ни о пожаре, ни о смерче с землетрясением?

— Ах вот о чем… О них-то я слышал. Верные знаки Манпо.

— Верные знаки недовольства богов, нэ?

— Так говорят, — осторожно ответил Ёритомо, с опаской думая, к чему клонит Монгаку.

Монах наклонился к нему и громко зашептал:

— А известно вам о смерти Тайра Сигэмори?

— Да, до меня доходили обрывки подобных слухов, но что с того?

— Все, быть может! Мудрейший из граждан столицы почил, и теперь на его отца нет управы. Разве не слышали вы, что Киёмори заточил государя-инока в усадьбе Тоба и не говорит, когда выпустит?

Ёритомо ошарашенно моргнул.

— Нет, не слышал.

— Запер отрекшегося императора — точь-в-точь как чванливый болван Нобуёри. Ходят слухи, Киёмори может даже посягнуть на жизнь Го-Сиракавы.

— Он не посмеет!

— Чтобы он чего-нибудь не посмел? Киёмори сейчас превыше всех. Поговаривают, скоро он вынудит Такакуру отречься от трона и водворит туда собственного младенца внука. Киёмори, без сомнения, назначит себя регентом, и страна окончательно попадет во власть Тайра. Никакой прочий род не получит пост в министерстве. Никто не осмелится сказать им слова поперек или отказать в требовании. Их тирания станет полной.

Ёритомо стиснул зубы.

— Что ж, это будет… прискорбно.

— «Прискорбно»? И только-то? От вас ли я это слышу — Минамото, чей род был почти истреблен Тайра? Я понимаю, что нельзя проникнуться чувством другого, но мне удивительно, что ваша кровь не вскипает от ярости!

Ёритомо опять огляделся — не слышит ли кто — и ответил:

— Учитывая мое положение, добрый Монгаку, спасти род я могу единственно не привлекая внимания.

— Так ли много вы потеряете? Если Тайра Киёмори добьется полноты власти, что помешает его людям разыскать остатки вашего клана и добить его окончательно? Ваше время, быть может, уже истекает. По крайней мере, ударь Минамото сейчас, вы покроете себя славой и почетом. Случись же вам впредь бездействовать — и все знания, все достижения вашей семьи сгинут, точно драгоценные свитки в огне.

Ёритомо заметил какое-то движение в лесу и поспешил ответить, боясь, что его тюремщики возвращаются:

— Я тот, кто почитает закон, Монгаку. Сделаться отступником значило бы запятнать свою честь и честь рода вечным позором.

Монгаку тихо произнес:

— Я получил весть от Дзёкэна, Печати дхармы — одного из немногих, кому было дозволено разделить заключение государя-инока. Дзёкэн говорит, будто перед захватом Го-Сиракава размышлял над тем, чтобы выслать вам высочайший указ. Это ли не повод передумать?

Ёритомо застыл.

— Имей я государев приказ — разве мог бы ослушаться? Однако пока такой грамоты не пришло, я буду вынужден блюсти предписания своей ссылки.

Заметив, как монахи-стражники вышли из-за деревьев и движутся навстречу, Ёритомо встал со словами:

— Благодарствую, добрый Монгаку, за сегодняшний урок истории. У вас весьма любопытный взгляд на события прошлого. Теперь я должен отойти для молитвы. Как всегда, обещаю подумать над вашими словами.

— Непременно подумайте, — отозвался Монгаку. — Многие возблагодарят и восславят вас за это. Мы еще встретимся. — Монгаку поднялся и, поклонившись, пошел прочь.