Война самураев

У Го-Сиракавы Новый год прошел так же безрадостно. Как он узнал, маленький император Го-Тоба спасся, хотя и содержался в плену где-то в городе. Его самого снова перевезли — на сей раз в усадьбу Рокудзё, под строгий надзор людей Ёсинаки. Все новогодние церемонии были отменены. Не было ни похлебки из Семи счастливых трав[75], ни праздничного вина, приготовленного девами Лекарской палаты, ни парада Зеленых коней[76], ни состязания лучников, ни вечера стихосложения с танцами, ни чествования дня Крысы[77]. По видению Го-Сиракавы, конец мира уже наступил и недолог был час, когда Син-ин со своей ордой демонов восстанет из тысячи адов безвозвратных, чтобы его наводнить.

Но вот в полдень двенадцатого дня первой луны в писчий покой Го-Сиракавы, где он в десятый раз переписывал Лотосовую сутру, вбежали гонцы.

— Повелитель! Во двор явился Ёсинака! Он хочет тотчас с вами переговорить!

Кисть Го-Сиракавы дрогнула.

— Что ему нужно на этот раз?

— Не знаю, владыка, только он вне себя. От страха же или от гнева — мне неведомо.

— Что ж, выбор невелик… — Го-Сиракава отложил кисть и направился в парадный зал, указывая слугам, что позволит Ёси-наке говорить с ним с веранды. В звании его повысили, но права находиться в государевом присутствии еще не дали, о чем Го-Сиракава был рад напомнить. Он стал ждать за бамбуковой ставней и вскоре ощутил в воздухе запах железа, пота и конского мыла, услышал, как кто-то грузно осел с другой стороны.

— Ёсинака-сан. Что так гнетет тебя? Отчего решил прервать мое уединение?

— Владыка, — сипло проронил Ёсинака, — у меня печальные вести. Ёритомо все-таки выслал свои войска. Моя дружина пыталась сдержать их натиск у мостов Удзи и Сэта, но была отброшена. Полагаю, теперь мне осталось лишь бегство. Верно, настал мой конец, а может, и ваш тоже, раз вы объявили Ёритомо мятежником. Что за скорбный день для нас обоих…

Го-Сиракава мысленно воздал хвалу ставне, что скрыла от Ёсинаки его довольную улыбку.

— Верно, тяжкая настала нора, Последние дни закона, — осторожно ответил он, ибо не знал — говорит ли Ёсинака правду или просто испытывает его. — Без тебя, Ёсинака-сан, столица много потеряет. Здесь надолго запомнят твою… мощь и влиятельность, если боги дадут прожить многие лета после этих дней. Однако при нынешних временах будущее так зыбко и ненадежно…

— Воистину, — отозвался Ёсинака со странным придыханием в голосе, точно сдерживал слезы. — Теперь я покину вас, владыка. Бью челом за оказанную доброту. Сей худородный не чаял так возвыситься в своей бренной жизни. Да благословят вас боги и великий Будда. Мне пора. Я должен еще проститься с одной дамой, прежде чем умру.

Ёсинака поднялся и гулко зашагал прочь. «Вот несуразный человек», — сказал себе Го-Сиракава.

Правый министр, которого также удерживали в Рокудзё, подошел к нему, поклонился и сел рядом.

— Владыка, я невольно услышал вашу беседу. Верна ли эта радостная весть? Неужели Хэйан-Кё и впрямь избавился от варвара Ёсинаки?

— Трудно сказать, насколько она радостна. Если в город вошли войска Ёритомо, тогда с Ёсинакой покончено. Однако едва ли Ёритомо придет в восторг от нашего правления после известного указа. А может быть, все это было подстроено Ёсинакой, чтобы объявить нас заговорщиками. Сложно сказать наверняка. Если угодно, вам было бы сейчас вполне своевременно укрыться в каком-нибудь горном монастыре.

— Разве вы не бежите с нами, владыка? Го-Сиракава вздохнул:

— Хватит на мой век беготни. Сколько ни бегаю — всегда оказываюсь под замком. Пора нынче холодная, а мои кости больше не выдержат стужи. Не знаю, действенна ль надо мной опека Царя-Дракона, но я остаюсь. Если Рокудзё сгинет в пламени, то и я с ним. Достаточно навидался я в эти дни мрака, и если таково начало конца, зачем смотреть продолжение?

— Тогда я останусь с вами, владыка. Для меня нет выше почести, чем разделить ваш последний миг!

Прошел всего час, и на главном дворе Рокудзё снова послышались шум и выкрики.

— Белые стяги! — возвестил часовой на воротах. — Шесть всадников о белых знаменах мчатся сюда, несутся, как ветер!

— Что прикажете, владыка? — спросил слуга. — Стоять насмерть?

— Нет, — ответил Го-Сиракава. — Людей у нас мало — так пусть поберегут жизни. Отоприте ворота, впустите всадников, а там будь что будет.

— Слушаюсь, владыка.

Го-Сиракава подошел к ставням с северной стороны приемного покоя Рокудзё, откуда можно было видеть главный двор. Сквозь щели между планками он видел, как ворота открылись и во двор на всем скаку ворвались шестеро конников. Их наплечники содэ сбились на сторону и растрепались, шлемы съехали на затылок. Однако вместо эмблем Ёсинаки — сосновых игл — на них красовались значки Ёритомо.

Юные воины спешились как по команде и преклонили колени. Тот, что впереди, был облачен в хитатарэ из красной парчи под доснехом, скрепленным лиловым шнуром.

— Кто этот их предводитель — вон там? — спросил Го-Сиракава. — Как зовется?

— Это Ёсицунэ, владыка. Сводный брат самого Ёритомо.