Война «шляп». Очерк Русско-шведской войны 1741–1743 гг.

Выслушать всех причастных к этому было невозможно, многие были похоронены кто в земле, кто в море. Обвинители не были полностью осведомлены об инструкциях Левенгаупта и Буске для Фрёберга. Вероятно, многим казалось, что страх от увиденного на Судный день столба пыли, поднятого всего лишь 80 скачущими лошадьми, был проявлением трусости. Однако этих коней можно было счесть только впоследствии, если вообще было возможно. «Во все времена и по сей день, когда командир сам что-то замечает, находит и сообщает, то необязательно, чтобы рядом были свидетели, часто приходится полагаться на наблюдения нескольких офицеров и солдат»[476]. Фрёберг подробно объяснил, как ему удалось не задержаться, а вовремя прибыть в Фридрихсгам целым и невредимым. Он взял на себя ответственность за последствия, в тех случаях, когда что-то шло не так. Бывший солдат, крестьянин Паули из Хёппиля, передал ложные сведения в Мянтлахти, но на суде Фрёберг не винил его ни в чем, скорее наоборот, поблагодарил его за то, что все подданные Швеции и народ Финляндии «помогали нашему оружию ради собственного блага». Пожилой полковник в глубине души понимал мужчин и женщин, помогавших ему.

«Я не знаю, какая отвага больше – та, когда добровольно подвергаешь себя смертельной опасности и стремишься за это получить золото, деньги и славу, или та, когда оказываешься захваченным врагом и испытываешь ужасы войны без какой-либо оплаты и вознаграждения».

Построить укрепления на засеках сложнее, чем соорудить их на бумаге. Сосны валили, как придется. Каждое лето повсюду случались лесные пожары, да и враг также умело их разжигал. «Силу огня знает только тот, кто его видел», – сказал Фрёберг. В вопросах знания местности и климата Фрёберг был уверен в себе и даже надменен: «Каждый, кто воевал в Могилёве в 1708 году и в Норвегии в 1718 году, знает…»[477]

Суд учел сорокалетний опыт Фрёберга и не назвал его трусом, но отметил, что в Мянтлахти он действовал некомпетентно: в итоге тот потерял только должность.

Отпуск на время заседаний риксдага 1742 г. был для офицеров вполне законным и даже облегчил их положение на допросах по сравнению с теми, кто в это же время безуспешно воевал в Финляндии. Топора избежали даже те, кто сдался, не видя врага, в Тавастгусте и Нейшлоте. Возможно, потому, что прецеденты были бы нелепы для будущих осад. Поражения случались, к ним не относились равнодушно. Проигравший занял свое место в планах союзников и в сердцах потомков, но дурачество перечеркнуло военную историю. Трудно представить в ней главу о том, чтобы армия Дании шла маршем из Мальмё в Стокгольм, собирая по пути ключи от крепостей и флаги гарнизонов.

После бегства и позора римляне устраивали «децимацию», казня каждого десятого в опозорившемся легионе, но такое истребление не подходило для воинов малонаселенного Севера.

Кровь несчастного капрала или лейтенанта во время Войны «шляп» взывала к мести за страну против нечестивцев, которые привели армию на поля бесчестия. Самой современной чертой судебных процессов была их гласность и публикация большого количества документов. Депутаты сейма забирали тома домой в свои личные библиотеки, если им хотелось изучить эту странную войну.

Во время кризиса формы правления в 1743 г. возникла идея, что народ должен быть «хозяином» сейма, а депутаты парламента должны подчиняться своим избирателям, а не наоборот[478]. Однако самообвинения комитетов и комиссий затихли. Партия «шляп» не была запрещена и, в конечном счете, даже не была отлучена от власти. Обошлись обезглавливанием нескольких «козлов отпущения»[479]. Расследование и осуждение не коснулись причин войны, что могло бы послужить вынесением смертного приговора, например, епископу Бенцелиусу, ландмаршалу Тессину и президенту канцелярии Юлленборгу, а почему бы и не самому королю.

Мир

В бедные на героев времена вернулась популярность Стаффана Лёвинга. На Севере сама собой шла маленькая партизанская война. Лёвинг переодевался в оленьи шкуры, лопарские сапоги и носил кошелек из кошачьей кожи. Он дрался в Карлё, а в Торнио поджидал русские обозы с мукой. И после всех этих подвигов одинокий герой остался в живых[480].

День дураков мог вот-вот повториться, но уже иначе. По Швеции распространялась ложь о 50 тысячах финнов, готовящихся восстать. Их достаточно только назвать «войском» и дать оружие. Не ударят ли в полночь 23 июля 1743 г. по арсеналам в Гельсингфорсе, Фридрихсгаме и Або? Могут захватить кассу в военном комиссариате… затем разгромить гарнизоны. Но по Божьей милости все это осталось на уровне чьих-то домыслов[481].