Война «шляп». Очерк Русско-шведской войны 1741–1743 гг.

Однажды днем, когда Морд вместе со своим финским товарищем Туомасом устраняли обвал насыпи, их охранник заснул. Они сбежали. Много месяцев пробирались они лесной глухоманью. Вероятно, карелы помогли им переплыть озера. Они приблизились к границе в Луумяки. На дорогах со стороны России встречались казачьи патрули, но их удалось обойти, двигаясь лесом. В итоге Морд и Туомас оказались в Хаухо близ Фридрихсгама.

Был ли Морд дезертиром, беглым заключенным или рабом? Он попытался вернуться в Эстерботнийский полк, где в свои 42 года все еще мог служить. Коронный фохт решил, однако, что лучше его задержать. Морда допросили, выспрашивая о русских отрядах и вооружении. Но будучи рабом, он знал немного. Он отрицал, что присягнул русским. Морд не перешел в православие и не был обвинен в прелюбодеянии (потому что даже в Финляндии не женился). Было признано, что с ним все в порядке. Добро пожаловать в ряды шведских подданных.

Товарищ по бегству Туомас был совсем уж невинной жертвой торговли людьми. Во время «великого лихолетья» трехлетнего Туомаса и его родителей угнали из Стуркюро. В молодости в 1720-х гг. он прислуживал аристократам в Сяккиярви и неудачно пытался сбежать в Вильманстранд. После поимки его отправили на Петербургский рынок. В общей сложности Туомас провел в крепостной неволе 30 лет. У него было как минимум четыре хозяина, последний отправил его работать на укреплениях Новгорода. Туомас также уверял шведскую корону, что не изменил веру и не давал присягу России, ведь он все время тосковал по родине. И этот бывший раб стал подсобным рабочим в артиллерии[494].

Других случаев возвращения жертв торговли людьми не было. Например, жители Кидеса навсегда оставались в «стране казаков» – на Украине[495]. Всевозможных бродяг было так много, что верховной власти пришлось объявить всеобщую амнистию. Капитуляция не становилась преступлением или позором для унтер-офицеров и рядовых, если они «в добросердечии своем обнаруживаются», то есть возвращаются в свои ротовые части и рустхалты. «Из любви и милосердия» их нужно было «ото всех укоров и наказаний освободить»[496].

Александр Магнус Дальберг занимал должность капитана городской стражи. Свою службу он закончил только в 1745 г., проведя 47 лет под шведскими знаменами. «Эти годы подарили мне почтенный возраст и полностью изношенное тело, пораженное многочисленными ранениями, и плохое состояние. Сейчас могу от всего сердца надеяться на милосердный и счастливый конец… Уповаю на милость Божию, да будет благословен Господь»[497].

Источники 1740-х гг. ничего не сообщают о состоянии ротовых солдат. Быть может, лет через сто лет им посвятят какой-нибудь роман. «Они возвращались домой и без всяких проблем включались в мирную жизнь. Конечно, перед этим надлежало по-фински основательно напиться, а уж потом – за работу. Была ли их жертва напрасной? Об этом пусть думают те, кого не ждет посевная; и то, что они об этом думали, заставляло сомневаться, что жертва эта была слишком уж велика»[498].

Высокопоставленных офицеров погибло крайне мало, потому что они были в основном стариками. Вирусные заболевания забрали «больше простых людей и самых бедных горожан, чем господ». Иногда эпидемии даже были справедливы[499]. В Войне «шляп» смертельный исход болезни зависел от жилищных условий, еды и воды. После Райалина дизентерия и лихорадки перекинулась на обычных людей. На обработку ран офицеры попадали к фельдшеру вне очереди.

Тело лейтенанта Людвига Фриденрайха было погребено в песках Гангута. В смертельном плавании офицеры не только сражались с болезнью, но и бронировали освобождающиеся должности. Некто Риддерстроль сказал солдатам и батракам Мортена Фрезе: «Я буду вашим капитаном, потому что в Стокгольме Фрезе скоро посадят».

Для Фрезе надзиратели не стали препятствием. Спасаясь от смертного приговора, Фрезе сбежал, вероятно, в Выборг, где все еще жили его родственники. Его бостель в Вёро достался лейтенанту Георгу фон Ганшоу, сыну полкового командира. О следующих пяти годах жизни Фрезе документы умалчивают. Затем он сдался в руки шведского правосудия. Переписка создала почву для возвращения, чтобы оно не выглядело случайностью. В середине лета 1747 г. Фрезе прибыл в Нюланд. Заместитель губернатора Ларс Йохан Эренмальм написал чиновнику: пусть такого-то капитана Эстерботнийского полка, уклонявшегося от постоянной службы, повторно посадят в Абоский замок.

Королевский трибунал желал провести следствие на месте преступления – в Гельсингфорсе, но свидетели, ссылавшиеся на болезни и дорожные расходы, отказывались выезжать так далеко из своих ротовых поселений и казенных квартир в Эстерботтене. В результате решили, что следствие пройдет в Васа[500].

Род Фриденрайха жаждал правосудия и возмездия. Интересы потерпевшего представлял прапорщик Хиндрих Йохан Брусин – доверенное лицо Мельхиора Фриденрайха, отца покойного лейтенанта. Полковой писарь К.Х. Стренгборг выступал в качестве обвинителя.