Война (СИ)

Лицо его окутало слабое сияние, и Кайто вскрикнул. Зажмурился, когда понял, что за знак проступил на лбу Энори, еще надеясь спастись — так ребенок прячется, закрывая глаза.

Глава 6

Три-четыре века назад, когда страна была пестрой, сшитой из лоскутов, как одежда последнего бедняка, предки Таэна клочок за клочком отвоевывали эту землю. Потом они стали подлинной силой, но продвинуться на юг не пытались, их устраивали горные леса. Отодвинув давних противников, Дом Нэйта, на вторые роли, всегда верны были трону. Но сам трон оказался не верен им.

Только никогда не было в семье раскола, даже в неспокойные древние времена, не бывало, чтобы один брат пошел войной на другого или предал его, или хоть радовался его неудачам. Неважно, политики дело касалось, войны или женщин. Это был ствол огромного кедра, в противовес мелким сосенкам, порознь растущим вокруг. Но зараза подточила ствол изнутри.

Тагари никогда не слушал советов о том, что касалось близких — если они, в свою очередь, не исходили от таких же родных людей. Не собирался делать этого и сейчас. Проявлять снисхождение тоже не собирался.

Новости меж домами братьев разносились быстро.

Его предупреждали — и помощники, которые все это время бессильно следили, как валун катится в пропасть, и даже слуги, хотя их мнения не спрашивал. Предупреждают — в расчете на что? На просьбы о прощении за самодеятельность? Не Кэраи довел провинцию до состояния «дунь, и развалится», за все эти годы. Все со всеми грызутся. Братец уперся, как бык рогами в стену, не желал слушать разумных доводов. Сидел в своих крепостях, и даже в делах вооружения позволил себя обвести вокруг пальца. И это пока Кэраи пытался добыть ему войско. Теперь бесится, что никому нельзя верить. Вовремя до него дошло, ничего не скажешь.

Ариму, который с начала поездки в Мелен от господина почти не отходил, тревожился за двоих. Никогда не страдал отсутствием аппетита, а теперь, оказавшись наконец в желанных стенах дома, ни крошки не проглотил с момента, как шагнул за порог.

— Он зол, как сотня демонов, как бы чего не вышло.

— И что он сделает? — Кэраи добавил успокоительно: — Это мой брат, не запамятовал?

— Но все, даже вы, господин, его подчинения.

— А он — подданный Золотого Дома. И если Тагари об этом забыл, я напомню.

— Не играйте с огнем!

— Не до игр.

Лицо у Ариму было — словно хотел головой о стену побиться. Это неожиданно развеселило. А в самом деле, что ты мне скажешь, дорогой брат? Говорить ты не мастер. Не за саблю же схватишься. Это хорошо против безродных, таких, как Энори…

Веселье будто рукой сняло.

— Вели приготовить Рубина. И пусть принесут что-нибудь подобающее надеть, ты мои предпочтения знаешь. А я пока… еще раз обдумаю, что к чему, — добавил, единственно из желания убрать из глаз доверенного слуги это встревоженное несчастное выражение.

Охранники у ворот посмотрели на всадника странно, как и конюх, принимавший поводья. Любопытное чувство, приехать в дом, где вырос и где тебе теперь так не рады. Проводили Кэраи на сей раз не в покои брата, а в комнату для приемов. Как чужого — спасибо хоть не на заднем дворе дожидаться пришлось. Генерал уже был там — в кресле на возвышении, от малиновых стен и занавесей на лицо падал отсвет.

Всего-то месяц прошел, а как переменился Тагари. Неожиданно чертами он стал очень похож на отца, только отец никогда не смотрел так на сыновей — никогда, пусть те даже отчаянно провинились.

— Ну, добро пожаловать, раз соизволил вернуться.

Глухо голос звучал, а ведь зал был специально построен, чтобы придавать глубину и величие словам говорящего с этого кресла. Справа от него, немного сзади, на лакированной черной подставке стоял меч основателя Дома. Прямой, широкий, тусклый, и тяжелый даже на вид. Такими давно не сражаются. В детстве Кэраи опасался даже стоять рядом — хоть не был склонен к фантазиям, слишком хорошо представлял, какие удары наносит подобное оружие в сильных руках.

Брат, не дождавшись ответа, продолжил:

— Я сам позвал тебя на помощь — не мне, но Хинаи. Если бы знал, что ты поведешь двойную игру! А ведь мог догадаться — хорошему, в том числе верности, не учат в Столице.