Война (СИ)

Сгреб ее за шиворот, поднял на ноги — она и не весила ничего. Лет шести-семи, испачканная сажей и пеплом, еще недавно, видно, ухоженная, неплохо одетая — может, дочь старосты. Юбка до колена разорвана, а само колено разбито.

Здоровяк был слегка раздосадован — у такой даже взять нечего, и сама ни на что не годна. Некоторые и от подобной мелочи не отказывались, но ему бы кого постарше. Саблю занес, прикончить на месте…

…Смерть ледяным порывом дохнула в лицо; как если бы вместо лепешки, которую уже приблизил ко рту, в руке оказалась ядовитая змея, словно вместо пола, ступая, ощутил пустоту с торчащими кольями.

Сердце остановилось на миг, клинок не успел опуститься, — а под ним уже не было никого.

Энори — взялся невесть откуда, за околицей же решил подождать — стоял в шаге от воина, держа перепуганную девчонку на согнутой руке, и выглядел разъяренным диким котом. А воин продышался уже, только где-то под ребрами будто ветер через дырочку сквозил.

— Да ты чего? — спросил старшина, мигом подоспев. — Что она тебе? Не первая, не последняя.

— Знаю…

Опустил руку, будто стряхнув ребенка на землю. Упала удачно, и сразу села, сжавшись в комочек. Что уж там думала, неизвестно, но, когда случайный защитник сделал было шаг в сторону, ухватила его за полу куртки. Вряд ли он казался перепуганной девочке безопасным, но других не было вовсе.

Собралось кольцо любопытных — темные, в волчьих куртках, на лицах недоумение — это что за малек тут остановил лодку?

Энори не двигался, будто не знал, как поступить. Никогда раньше не интересовался судьбой жителей деревень и мелких северных городишек, которые тут, в долине, лепились к торговым путям и рекам. Ни ценностями, ни женщинами; все, как и положено колдунам. Трупы уж тем более его не смущали, ни сгоревшие, ни безголовые или располовиненные. Проедет, посмотрит, если уж путь пролег — и ничего. Кто его укусил? — подумал старшина. Но сказал:

— Уходить нам пора, еще нагрянут хорьки эти зеленознаменные.

— А ее куда же?

— Толку оставлять? В постель рано, а тут все равно сдохнет.

— Толку…

Огляделся, прислушиваясь, сунул девчонку в руки одному из подоспевших зевак, велел так стоять, а сам исчез за полусгоревшей стеной. Несколько мгновений спустя позвал; замер у открытого подпола. Нагнулся, поднял упавший полог; под ним пряталась полуживая от страха женщина. Волосы распущены, одета в одну рубашку: верно, в кровати была, когда налетели.

— Помешанная, — сказал кто-то, встретив неподвижный и дикий взгляд. — И больная какая-то, может, заразная.

Энори его оборвал, велел вытащить женщину: от привычной мягкости ничего не осталось, и его послушались прежде, чем сообразили, почему это делают. Она не сопротивлялась, и оставалась в скорченной позе, будто не до конца ожила древесная колода.

— Не заразила бы, — заикнулся тот самый здоровяк, из-за которого все и началось. — Огня бы…

Проводник его, кажется, не услышал, присел рядом с женщиной, взял ее руки в свои и что-то говорил еле слышно. Она, поначалу неподвижная, шевельнулась, голову подняла. Почти явственно было видно, как страх разжимает погруженные в нее когти, отступает, блекнет. Пепелище вокруг, и сабли сверкают? неважно…

Энори поднялся, и женщину за собой поднял.

— Знаешь ее? — указал на девочку. Женщина закивала; но и без того было ясно — знакомы, ребенок выскользнул из рук державшего, совсем почти спрятался в складках ее широкой длинной рубашки.

— Дай куртку свою, — велел здоровяку, набросил на плечи женщине.

— Возьми, и уходите в холмы.

Подумал один миг, выхватил метательный нож из валявшегося рядом тела — не успели еще подобрать, — тоже вложил ей в руку. Женщина обвела собравшихся темным взглядом, сжала пальцы на рукояти. Но то ли раздумала, то ли невольно удержала девочка рядом — спрятала нож, побрела прочь, за плечо обнимая ребенка, прижимая к себе. По всей ее фигуре было видно — еще не верит в спасение, если вообще до конца осознает, что произошло.

— Пожалел? — спросил крепыш со шрамом на поллица, — Их волки в холмах догрызут уже вечером.

— Их дело, — сказал проводник до того равнодушно, будто и не задели его только что эти две жизни.

Говорят — попал в волчью стаю, своих порядков не ставь, только не все поговорки верны. Чужаку бы подобного вмешательства не простили, но он уже не был чужаком, и о случае рассказывали с уважением. Сами нашли объяснение и поверили в него: будто, убив тех двоих, навлекли бы на себя беду.

А с настоящими волками вышло занятно, хоть об этом в отряде никто не узнал. Спасенные поначалу не думали, куда бредут — вдруг в округе и вовсе никаких деревень не осталось? — а ближе к ночи неподалеку услышали вой, и все забирали в сторону, забирали… Поутру вышли к нетронутому селу. То ли защитила лесная хозяйка, то ли иная сила — беглянкам не до того было.

Глава 17

Крепость Трех Дочерей стояла в отрогах гор Юсен, возле реки именем Приемная Дочь. Эта река да часть озера, куда впадала река, еще были свободны, когда подошел большой отряд генерала Таэна. Он сумел оттеснить врага на северо-восток, теперь половина долины стряхнула с себя чужаков.