Рация, лежащая на столе, издает один звуковой сигнал, и в канале связи раздается мужской голос: Уайетт, один из членов команды, разыскивающих выживших.
– База, команда первая, у нас есть еще один выживший. Она потеряла много крови. Расчетное время прибытия – пять минут.
Идзуми хватает радио.
– Мы будем готовы.
Там нет никакого способа как-то разделять звуки, которые издают выжившие; ты просто слышишь каждое слово.
В разделенных простынями кабинах некоторые выжившие сидят, ожидая, что кто-то еще войдет, вероятно, надеясь, что это кто-то, кого они знают, их мать, отец, брат, сестра или друг. Для них ожидание прибытия выжившего должно быть мучительным. Вот уже несколько дней все одинаково: американские горки надежды и разочарования, смешанные с радостью, что еще один человек пережил это.
Я снова вытираю руки, готовясь к прибытию пациента, но ответ Артура преследует мои мысли.
Руки Идзуми молниеносно движутся по ране на ноге женщины – но мы опоздали. Она потеряла слишком много крови. Экран рядом с кроватью мигает красным, когда частота ее пульса снижается до нуля.
Через десять минут после того, как пульс превратился в прямую линию, Идзуми все еще работает.
– Все кончено, Идзуми.
Она игнорирует меня еще минут пять, а затем снимает со щелчком свои перчатки, отбрасывает их в сторону, подходит к стене, и, прижавшись к ней, сползает на пол. Притянув ноги к груди, она просто смотрит прямо перед собой стеклянными глазами, и ее лицо выглядит старше и еще более усталым, чем я когда-либо видел.
– Отдыхай, Идзуми. Я закончу.
Она встает и уходит из операционной в оперативный центр, где Уайетт и Рикардо жуют протеиновые батончики, запивая их водой из бутылок.
Я смотрю в окно. По ее лицу видно, что мы потеряли пациента. Из прошлого опыта я знаю, что эти парни будут задавать себе вопрос, могло ли все сложиться иначе, если бы они копали или ехали чуть быстрее.
Идзуми говорит слова, которые мы много раз повторяли последние пару дней:
– Мы ничего не могли для нее сделать. Даже если бы вы добрались сюда раньше.
У нас всех не хватает времени. Интересно, не такие ли мы сами, как этот пациент, и не слишком ли поздно для нас?
Глава 26
Эмма
У нас осталось пять дней.
Некоторые взрослые не покидают двухъярусных комнат.
Дети напуганы.
Я напугана.
На нашей встрече на кухне сегодня утром Фаулер просто спросил:
– Есть что-нибудь новое?
Никто не ответил ни слова. А потом мы просто ушли и вернулись к выполнению своих дел. Для меня это значит не делать ничего.
Я хоть и пытаюсь, но не могу не думать о фактах нашей ситуации.
И особенно не могу перестать думать об Анжеле Стивенс.
Примерно через четыре часа после того, как она вошла в трубу с водой, Стивенс пять раз дернула за веревку, просигнализировав о том, что она добралась до водоносного горизонта.
С тех пор веревка провисла. Она не показывала, что добралась до поверхности водоносного горизонта.
У меня была надежда, что, возможно, веревка каким-то образом разорвалась. Или, возможно, ей пришлось отвязать ее, чтобы добраться до выхода на поверхность. Но по прошествии нескольких дней она не вернулась, и с веревкой тоже ничего не происходило.
На данный момент все совершенно ясно: Стивенс мертва.
Я не могу перестать думать о ней. О ее смелости и жертве.
Все это всегда заставляет меня думать о Джеймсе, и мне интересно, где он и почему он не вернулся.
В нашей занимающейся в подвале группе отсутствует не только Анжела Стивенс. Многие из взрослых перестали приходить. Сегодняшнее заседание посвящено вере – ее силе. И ее темной стороне.
Вот чего нам не хватает: веры. Вера в то, что все вернется на круги своя. Я надеялась, что эта группа и эти занятия дадут подобную веру людям. Какое-то время так и было, но сейчас все прошло и нам нужно что-то новое.
Когда занятие заканчивается и все уходят, я привлекаю внимание Фаулера и прошу его остаться.
– В чем дело? – спрашивает он, и его голос звучит мягко в темном пространстве пещеры. Светодиодные фонари светят на нас с низкого потолка, бетонная колонна отбрасывает тени.
– Они теряют надежду.
Лицо Фаулера выглядит изможденным, а лоб еще более изрезан морщинами, чем когда он прибыл сюда, отчего выглядит старше. Он отводит глаза и просто кивает.
– Я знаю.
– Мы должны что-то сделать.
– Что мы можем сделать, Эмма?
– Мы можем копать.
– Копать землю?
– В аварийном туннеле. Успех маловероятен, но кто знает, может, мы сможем выбраться. И если мы это сделаем, мы поможем Джеймсу и остальным.
– Копание влечет за собой физические нагрузки, а мы все наполовину зомби.
– Среди нас еще достаточно здоровых людей. Я не знаю, протянем ли мы еще неделю – это еще одна причина, чтобы начать что-то делать. Людям нужно во что-то верить. Им нужно знать, что есть шанс – мы делаем то, что может сработать.
Он смотрит в темноту, не глядя в глаза.
– Лоуренс.
Его взгляд возвращаются ко мне, как будто он понимает, что я все еще здесь.
– Да. Ладно. Я… поговорю с Эрлсом.
Я накрываю его ладонь своей.
– Я сама, Лоуренс. Просто отдохни. Я позабочусь об этом.
Я чувствую себя шахтером.