— Это говорит мне о том, — продолжает Фаулер, — что подъем и спуск по этому проходу станет серьезной проблемой для капрала Стивенс и займет много времени. Как указала Мин, она сможет унести с собой лишь определенное количество ПГУ. Но если бы у нее было несколько человек, которые помогали бы ей перемещать запасы, возможно, мы действительно смогли бы наладить такую линию снабжения.
Мин медленно качает головой.
— Если бы это было выполнимо, Джеймс бы это уже сделал. Я уверен, что ему это пришло в голову, но по какой-то причине он эту мысль отверг.
— Уже прошло… почти четыре дня с того момента, как Джеймс выходил на связь, — говорит Фаулер. — Наши… обстоятельства с тех пор изменились. Мы не знаем, принял бы он другое решение, если бы знал нашу нынешнюю ситуацию.
Разговор о Джеймсе в прошедшем времени, как будто он мертв, как будто он никогда не вернется, заставляет мои глаза слезиться. Я не уверена, что мой голос не дрогнет, поэтому я молчу.
— Что, если, — говорит Эрлс, — мы просто будем следовать основному плану: Стивенс идет в ЦЕНТКОМ, достает немного еды и настоящую веревку, привязывает веревку к простыне, и мы тянем веревку обратно к нам. Так мы организуем четкую линию поставок и сможем здесь, в Цитадели, раздать полученную еду. Честно говоря, я думаю, это будет иметь большое значение для улучшения морального состояния. А его отсутствие, к сожалению, столь же опасно, как и наша нехватка продовольствия.
Фаулер кивает.
— И тогда мы могли бы передавать ей записки, выяснять, хотим ли мы забрать одни скафандры и отправить другие.
— Верно. — Кажется, полковник с минуту размышляет. — Вытащить кого-то — непростая задача. В бункере ЦЕНТКОМа есть несколько машин с лебедками. Может быть, она могла бы использовать одну из них, чтобы вытащить людей.
— Может быть, — бормочет Фаулер. — Мы должны быть очень осторожны в трубе с водой. Любой прокол скафандра или поломка механизма подачи воздуха могут оказаться смертельными.
Он делает паузу.
— Но мы можем разобраться с этим, когда придет время. Слушайте, это рискованно, но я считаю, что мы позволим Стивенс попытаться.
Никто не соглашается. Никто не против. Сейчас это сойдет за единую позицию.
— Почему вы не привели ее сюда, полковник? — спрашивает Фаулер.
Пять минут спустя капрал Анжела Стивенс стоит, скрестив руки за спиной. Афроамериканка, лет двадцати на вид. Стройная. Сосредоточенный взгляд. В ней все еще чувствуется некая внутренняя борьба. Я узнаю ее как одну из участников моих сессий, посвященных
— Капрал, — начинает полковник Эрлс, — ваш план утвержден.
— Спасибо, сэр.
— То, что вы собираетесь предпринять, чрезвычайно рискованно, — говорит Фаулер. — Я хочу, чтобы вы поняли: мы считаем, что эта миссия имеет низкую вероятность успеха. Вы должны подготовить себя физически и морально, должны быть очень осторожны в этом туннеле. Мы собираемся сконструировать для вас некий источник кислорода и дадим вам столько времени, сколько можем, но имейте в виду, мы просто не имеем ни малейшего представления, сколько времени вам понадобится, чтобы пробраться через резервную трубу или водоносный горизонт.
— Я понимаю, сэр. Я готова пойти на риск.
После молчания Эрлс говорит:
— Спасибо, капрал. Это все.
Когда она уходит, я не могу не думать о том, отправляем ли мы эту молодую женщину на смерть. Но я понимаю, почему она хочет попробовать. Я бы тоже попробовала, если бы могла, — если бы у меня не было постоянного ограничения подвижности из-за одной ноги и внутри меня не рос бы ребенок. Я благодарна за смелость Анжеле Стивенс. Она может быть лучшим шансом на выживание для Элли и моего будущего ребенка.
Взрослые снова собрались в подвале, сидя на подушках и одеялах, разложенных в три кольца вокруг меня, их лица освещены светодиодными фонарями.
Несколько взрослых лежат на боку и дремлют. Виновата темнота и, честно говоря, нехватка еды. Мы все слабые, и я не пытаюсь разбудить их для занятия. Дальше всех, во внешнем ряду я вижу Анжелу Стивенс.
— Страх — наша сегодняшняя тема. «Право первородства» утверждает, что человеческий мозг не рождается подобным чистому листу. Каждый человеческий разум создается с помощью своего рода операционной системы. Эта система развивалась на протяжении тысячелетий с простой целью: дать нам возможность выжить. Страх — один из самых сильных аспектов операционной системы нашего разума. Он инструмент. Но, как и любой инструмент, его можно использовать неправильно. А это может привести к неисправности.
Я переворачиваю страницу на планшете.
— Что такое страх? Страх — это то, что спасает нашу жизнь, когда мы поднимаем глаза и видим, что на нас несётся машина. Страх заставляет нас уйти с дороги. Страх фокусирует нас. Страх заставляет нас думать о будущем и о решениях, которые мы принимаем сегодня, и о том, как они могут повлиять на нашу жизнь. Страх — это хорошо. Именно благодаря страху наш вид так долго выживал на этой планете. Но страх может дать сбой.
Я обвожу группу взглядом; десятки пар глаз устремлены на меня.