Война теней

Евгений Оболенский опять же оказался связан с Герценом и его либеральствующе-революционной сворой. Сам он за границу не выбирался, видимо, из опасений, что подобное может оказаться чрезмерно подозрительным. Особенно после вояжа туда Волконского. Однако переслал Герцену воспоминания, которые тот и опубликовал в 1861 году. А уж что было кроме явно переданных воспоминаний, это жандармерии узнать, увы, так и не удалось.

Зато что сомнений не вызывало, так это преемственность революционных поколений. Сперва «декабристы», ведущие свой исток от Французской революции, взявшие оттуда немалую часть своей идеологии. Затем от их провалившегося мятежа ниточка потянулась к новому поколению, яркими и наиболее известными представителями которого являлись Герцен, Огарев, а с недавних пор и «Земля и Воля». Пусть ослабленная, с немалым числом повешенных и отправленных в крепость участников, но ещё опасная. Особенно учитывая, что часть членов организации успела бежать за границу.

Закономерность. Двое из трёх действительно значительных фигур среди оставшихся в живых до недавнего времени декабристов оказались тесно так связаны с Герценом. Третий… Трубецкой как бы был и под особым надзором, да и предельно замкнулся, явно чего-то либо кого-то опасаясь. Это раз.

Два заключалось в датах. Каких? В конце апреля 1856 года Александр Михайлович Горчаков становится министром иностранных дел. А уже в августе того же года Александр IIподписывает манифест об амнистии «декабристов». Совпадение? Это вряд ли, особенно учитывая то, что Горчакову понадобилось некоторое время для того, чтобы убедить монарха в целесообразности подобного шага. Убеждения, бюрократические проволочки и в итоге получалось, что данная амнистия была одним из первых серьёзных действий нового министра на своём посту. Причём она как бы по ведомству иностранных дел и не проходила, касаясь чисто внутренней политики империи. Тогда, казалось бы, при чём тут Горчаков? По его словам и официальной великосветской версии — стремление упрочить облик России среди европейских стран. На самом же деле… Да-да, та самая близость Горчакова к декабристам, которую он вроде и не скрывал, но умело переводил в область обычной и ни разу не подозрительной симпатии к конкретным людям и некоторым — именно некоторым, а отнюдь не всем — их стремлениям. Этим он обманул очень многих, за исключением разве что императора Николая I, графа Бенкендорфа и ещё некоторых людей, не склонных доверять, перед этим как следует не проверив.

Третье же и отнюдь не самое малозначимое — отслеживание любых контактов в остатками «декабристов» пусть со стороны не самого министра иностранных дел, но хотя бы его доверенными лицами. Особенно теми из них, которые не были на виду, предпочитая укрываться «в тенях». Это устанавливалось особенно сложно, поскольку надзор за теми же Волконским и Оболенским в последние годы их жизни был так себе, без особого внимания. И посылали туда далеко не лучших представителей жандармерии, что, по мнению самой Станич, было большой ошибкой. Особенно в свете визитов князя Волконского к Герцену и прочим. Это должно было не просто насторожить, а заставить «бить в колокола». Ан нет… не поняли, не прочувствовали.

— Гнать бы их поганой метлой со службы! — проворчала Мария, отбрасывая в сторону очередную бумагу, только что изученную. — Могли бы понять ещё несколько лет назад, что это не просто так, не скучающий вояж одного и не желание где-то напечатать свои мемуары другого. И страх неудавшегося диктатора нужно было брать на заметку, а не списывать на старческую слабость ума и тяжелые последствия пребывания в Сибири.

Дзин-нь! Звук колокольчика, в который позвонила Станиц, разнёсся далеко, призывая в выделенный ей рабочий кабинет одного из слуг.

— Чего угодно, госпожа? — склонился тот, ожидая приказаний.

— Скажи фон Шоллену, что я прошу его, как у него появится возможность, прийти сюда. Есть несколько вопросов.

— Слушаюсь. Не извольте беспокоиться. Всё сделаем-с.

Мария только отмахнулась. Дескать, иди уже и не тревожь воздух пустыми словами. В целом же ей нравилось не только в Санкт-Петербурге, но и в особняке фон Шоллена, являющегося посольской резиденцией. Снимать собственный дом? Не было желания возиться, находить на свою голову лишние хлопоты с наймом прислуги и прочим. Куда удобнее оказалось остановиться в доме того, кто уже успел всё это сделать. А к тому же был в достаточной мере гостеприимным человеком, неплохо знакомым по Ричмонду. Да, Фридрих бывал в столице американской империи редко, больше наездами по понятной причине, пересекая океан лишь при необходимости срочных консультаций, неосуществимых посредством писем. Только и этого хватило для установления неплохих приятельских отношений.