— Первый, на который горцы надеются, и который будут продавливать с помощью либералов всех мастей и вообще склонных к уступкам. Создадут показательную угрозу нового восстания, устроят несколько существенных провокаций с готовностью пожертвовать теми, кто в них будет участвовать. Про опору на Турцию и говорить нечего, но возможна и даже весьма попытка напомнить о том, что их прежний лидер жив, здоров и по прежнему опасен, пускай и находится аж в Калуге. Понимаешь, про кого я?
— Шамиль! — скривился Александр, скептически относящийся к тому, что отец-император позволил настоящему и неизменному врагу империи жить в роскоши и довольстве чуть ли не в центре русских земель. — Но его охраняют. Так, что ни к нему не подобраться, ни сам он не выберется.
— Поддержка либералов и даже остатков революционеров из «Земли и Воли». Тут у них появится общий интерес. Ты же помнишь ту схему, Саша. Ты умный, растолковывать заново не требуется.
Не требовалось. Та самая схема до сих пор стояла перед глазами второго сына императора. Более того, каждый раз, вспоминая изображённое на ней, он ощущал… Нет, страха тут не было, скорее ощущение находящейся поблизости угрозы и необходимости реагировать на неё быстро и правильно. Вдобавок понимание того, что неправильная реакция способна привести весь Дом Романовых к большим бедам. Попытка покушения в Нью-Йорке польских инсургентов хоть на кого-то из их семьи. Ранее случившаяся попытка убить его дядю, Константина Николаевича. Там, в Польше. И это при том, что дядюшка был чуть ли не самым либерально настроенным в семье. Не помогло, не спасло. Спасло лишь чудо. Зато в Нью-Йорке и уже тут, в столице, при покушении на отца, о чуде и речи не шло. Тут была исключительно работа тайной полиции, которую как собак на двуногую дичь, натаскивали на разного рода революционеров.
— Я этого не хочу. Отец тоже, но… Какие другие варианты?
— Сразу показать жёсткость и готовность ломать хребты о колено, — сверкнула глазищами Мария. — Никаких заигрываний, которыми, прости, твой отец да и более далёкие предки, занимались, создавая войска из числа туземцев, обучая их в военных училищах и иных местах империи. Англичане тоже шли этим путём, а к чему пришли? Помнится, они чуть было не потеряли Индию, да и в других местах хлопот у них хватало. Прости, Саш, но заигрывания с побеждёнными могут закончиться чем-то хорошим лишь в случае Европы, но никак не в Азии. Восток, он понимает только две вещи: силу и страх. Вот их можно смешивать в любых пропорциях, проверяя большую или меньшую пригодность.
— Первый и… второй. А где третий путь?
— На втором есть развилка. Выдавливание всех опасных за пределы империи или же придавливание, чтоб и пискнуть боялись. Мы предпочли выдавливание и не жалеем.
— Это очень радикально. Подобный поворот мало кто поймёт. Черняев и такие, как он. Может быть Игнатьев… а может и нет.
Улыбка, взмах веером и тихий голос, чуть ли не шёпот:
— Не стоит делать второй шаг раньше первого. Можно упасть. А это больно, стыдно, иногда нелепо.
— И какой шаг первый?
— Шаг в Калугу, мой милый юноша. Там дверь с замком. Нужен лишь ключ, а его я могу дать. Хочешь?
Мощный эротизм, который буквально окутывал Марию Станич. Двусмысленные на первый взгляд, но на самом деле ведущие лишь к заранее намеченной цели слова. Несмотря на не столь уже и короткое знакомство с этой дамой, Александр пока так и не смог привыкнуть. И вообще не мог понять, стоит ли привыкать? Вообще стоит ли всё… А чего, собственно, говоря? Одни вопросы и не из числа тех, на которые Мари готова давать ответы. У отца и особенно матери тоже не спросишь. Дела сердечные, дела особенные. Отец же ещё и политик, оценивающий все с точки зрения блага для государства. Потому… Великий князь встряхнулся, прогоняя те мысли. которым сейчас не было места. Очень важный разговор, а посему требовалось собраться.
— Зависит от того, что это за ключ.
— Умница. Сначала нужно спросить о сути подарка, а только затем принимать. Я не из данайского народа. Да и не гречанка у стен Трои, рядом с большой деревянной лошадью. Потому скажу, не тая… почти ничего.
— Почти?
— То, что касается рода Станичей, остаётся внутри этого рода, мой любопытный и милый друг. А остальное я скажу. Как не сказать, когда это пойдёт на пользу и нам, и тебе, и твоему коронованному отцу и даже всей Российской империи.
— А кому во вред?
— Тем, кого совсем-совсем не жалко, — улыбка на лица Марии появилась, но глаза смотрели оценивающе. Хищно, словно готовясь увидеть кого-то в прицеле. — Пусть до Шамиля дойдёт слух, что на Кавказе оставшиеся живыми и на свободе его мюриды готовят мятеж. Тот, для которого им нужно знамя. Старое, в лице собственно Шамиля, или новое, но единой с ним крови. И что тут, в столице империи, находятся в раздумьях. Просто усилить охрану? Перевести его со всей семьёй в куда более охраняемое, но менее комфортное место? А может последовать уже возникшему прецеденту и отправить имама вместе ещё кое с кем туда, за океан, составить компанию бывшему правителю Коканда?