Война в 16. Из кадетов в «диверсанты»

Мотор выбрал подходящее окно для корректировки и по рации отдал приказ. Миномёты к тому времени навелись и выпустили несколько пристрелочных. Рыжий командир смотрел в бинокль и указывал артиллеристам, на сколько метров правее, левее, ближе или дальше нужно скорректировать орудие. Через несколько минут он заорал истошным голосом: «Есть попадание! Есть попадание в миномётный расчёт!» Первым у Мотора бинокль выхватил Воха и заорал то же самое, а потом передал мне. Сначала я увидел бегающих человечков в чёрной форме, а потом нашёл и миномёт, который лежал на земле, а вокруг него несколько тел без движения. У меня от долгожданной жажды отмщения захватило дух, и я заорал вместе с ними.

Через несколько минут криков и радостного смеха, в том числе в рацию, Моторола продолжил корректировать «копейку». Теперь был её выход, так как нашему миномётному расчёту пришлось быстро сваливать на другую позицию, чтобы укры его не «накрыли». Я предложил Мотору сходить за видеокамерой, которая была у Кедра, чтобы снять это поистине историческое событие. Он одобрил, я побежал.

Дорога от психбольницы до позиций Кедра была где-то полкилометра. Я быстро к нему прибежал и забрал камеру. Но по возвращении меня застала «ответка». Укропы, видимо, сильно разозлились и стали вновь закидывать своими фосфорными снарядами. Причём точно по тому корпусу психбольницы, откуда корректировал Моторола. Скорее всего, они тоже в оптику вычислили, откуда за ними наблюдают.

Первые мины стали падать, когда я уже находился на территории больницы. Спастись от любых мин, будь то осколочные или фосфорные, в тот момент я мог только в здании. Я забежал в ближайший корпус и сел на первом этаже на ступеньках начинающегося второго пролёта. Выше подниматься не рискнул, потому что там зияли огромные окна, из которых легко могло посечь осколками.

После нашего успеха у укров «бомбило» так, что они бомбили территорию больницы и фосфорными зажигательными боеприпасами, и обычными осколочно-фугасными. Я оказался в эпицентре, поэтому снаряды падали прямо напротив выхода из подъезда, в котором я находился, а осколки залетали внутрь и отбивали штукатурку в нескольких метрах от меня.

Оценив обстановку, я вспомнил, что у меня имеется камера Кедра и решил снять крутой ролик обстрела. В перерыве между залпами я включил камеру и поставил прямо перед выходом. Первые несколько минут она мигала красным диодом — значит снимала. А потом от очередного разрыва мины в доме посыпались оставшиеся стёкла и экран на камере погас. Оказалось, что взрывная волна способна отключить электронику.

Меня это не остановило, я поклацал кнопкой питания и смог опять её включить. Следующее попадание снаряда для камеры оказалось фатальным. Мина аккурат приземлилась на крыльцо подъезда. Все осколки полетели в дом, я только переживал, чтобы они не отрикошетили от стены и не попали в меня, но Бог миловал.

Когда обстрел стал отдаляться от моего местоположения, я решил перебежать несколько опасных участков и вернуться к Мотору и Вохе. Но выходя из подъезда, я обнаружил от камеры Кедра одни ошмётки. Даже поиски возможно уцелевшей флешки результата не принесли.

На прежнем месте ребят я уже не нашёл. Они в перерывах между обстрелами ушли оттуда. А когда я вернулся к Кедру, то известие об уничтожении целого укровского миномётного расчёта не смогли умалить его злобу и огорчение по поводу «развандаленной» камеры. Но я списал уничтожение камеры на «боевые потери». То есть на то, что она была героически подорвана «природным» путём, а обстрелы для нас уже вошли в привычку и ничем не отличались от какого-нибудь дождя.

Благодарность Бати

13 июня укропы продолжили обстреливать психушку не только из артиллерии, но и из танка. Не знаю только, чем она им не угодила?

В этот день меня вызвали по рации и сказали, что в группе Малого тяжёлый трёхсотый, которого срочно нужно эвакуировать в город. Я, как обычно, связался с Вохой и попросил вместе съездить за раненым.

Когда мы приехали на место, то увидели, что у ребят небольшой переполох. В стене корпуса психушки, в котором они дислоцировались, зияла огромная дыра, из которой клубилась бетонная пыль. По рассказам мы поняли, что в стену попал танковый снаряд, а их командир Батя стоял рядом, и его взрывом откинуло аж на улицу.

Командиром с таким позывным оказался крепкий мужчина старше 50-ти лет. Он лежал на земле, с обмотанной жгутом левой ногой. До моего приезда ребята уже остановили кровотечение, и мне осталось только вколоть ему «антишок», «Этамзилат» и «Дексаметазон». Всё это время он спокойно смотрел на меня, не моргнув даже глазом, как будто не чувствовал боли.

После уколов я с несколькими ополченцами попытался поднять Батю на носилки, но первые два раза мы потерпели неудачу. Их командир был тяжёлым во всех смыслах и весил, как африканский слон, поэтому пришлось его буквально перекатывать на носилки. Потом мы с трудом его погрузили в машину и повезли в Славянск.