Война в 16. Из кадетов в «диверсанты»

Когда мы остановились на одном из перекрёстков, к нам вдруг подошёл мужчина и просто так дал два мороженых. Ему хотелось в такую жару нас угостить чем-то холодненьким. А Ташкент, когда увидел с «Нивы», что мы едим мороженку (именно этот случай, запечатлённый на видео, послужил задумкой для обложки книги), тоже захотел и побежал быстро в магазин[206].

В семь часов вечера мы наконец-то доехали до места назначения. Туда, где собрались все ополченцы, которые прибыли в Донецк раньше нас — утром.

Первого из знакомых мы встретили Хохла — одного из командиров ополчения. Он подбежал к нам.

— Мы нормально, все вышли, — кричит ему Артист.

— Вандал, тебя ищут везде, — подбегает ко мне Хохол.

Потом подбегает Серж, который стоял на блокпосту на Химике с нашими девочками из Семёновки:

— Вандал, ты где будешь? Тебя девчонки искали.

Мне это немного польстило. Хорошо, когда о тебе переживают, особенно девчонки. А так как связи не было, за нас действительно очень переживали. Все в Донецке уже, а нас нет.

Больше всех, конечно, переживал Крот. Он даже предлагал Кэпу захватить силами небольшой группы ополчения один из укровских блокпостов с бойцами, чтобы потом в случае моего пленения, произвести обмен.

Наконец-то ему кто-то сказал, что я живой и невредимый заехал в Донецк на броне. Тогда он, сломя голову, прибежал ко мне:

— Мы потерялись немного. От вас отстали, ночь переждали и поехали. Всё нормально, все выбрались, слава Богу, — говорю я Кроту.

А он молчит и тяжело только дышит. От радостной новости бежал ко мне быстро.

— Тут такой кипиш. Мы уже думали языков хватать и менять тебя на укров, если ты вдруг в плен попал.

Воспоминания Крота:

«Прибыв в Донецк, колонна остановилась, и поступил приказ спешиться, командирам произвести поверку личного состава и ждать распределения. Немного позже я увидел большую колонну наших танков и бронетехники, едущую по соседней улице. Это было удивительно, ведь ничего подобного у нас в Славянске не было. И тут ко мне подбегает один из моих бойцов с криком:

— Там Вандал!

Я сразу побежал к этому танку и увидел Андрея, мирно сидящего на броне и жующего мороженое. Слава Богу!»

Бронемашина тронулась, и мы поехали дальше.

Всё, мы прибыли на место назначения. Мы были в тихом спокойном Донецке, где нет миномётных обстрелов и свистов снайперских пуль. Спрыгнув с брони, мы нашли Кэпа и доложили ему, что прибыли без потерь, боестолкновений и в полном составе.

Донецк нас принял очень тепло и радушно. Прибывшие боевые соединения из Славянска поселили

в студенческой гостинице на улице Розы Люксембург. Я с Артистом и Ташкентом жил в одном номере, где были чистые тёплые кровати с постельным бельём, горячий душ, унитаз и холодильник. Мы долго не могли к этому привыкнуть. К тому, что можем спокойно раздеться до трусов и спать в постели, как «белые» люди, принимать горячий душ, и, наконец, пользоваться унитазом, в котором есть слив. Но самым непривычным и почему-то пугающим оказалось то, что не надо больше бояться обстрелов[207].

Самолёты нигде не летали, танки не гудели, и мины не свистели. Мы настолько к этому привыкли, что жить по-иному нам не представлялось возможным. Но всё самое страшное, опасное и смертельное для нас было позади. Мы вышли из Семёновского «Сталинграда», как его многие называли, в ещё беспечный и мирный город Донецк.

Первые несколько дней бойцов Славянского гарнизона никто не трогал — дали небольшое время на отдых. Местные ополченцы встречались со своими родными, которые до этого несколько месяцев их не видели из-за сильных боёв и блокады, остальные же приводили себя в порядок, гуляли по Донецку.

В один из дней отдыха к общежитию на улице Розы Люксембург пришла молодая женщина. Она искала среди славянцев своего мужа. Ходила по комнатам, подходила к каждому бойцу и спрашивала: «А вы не знаете, где ополченец с таким-то именем, фамилией?» Ей отвечали, что не знают. Наконец, она подошла к нам с Кротом:

— Скажите, я ищу своего мужа, он в Семёновке служил. Говорил по телефону, что где-то на ж/д переезде, у командира то ли Кота, то ли Капитана (она имела в виду Крота). Он мне последний раз 3-го июня звонил и больше не звонил.

Крот побледнел. Он вспомнил своего погибшего подчинённого в этот день, которого изрешетила «сушка» при штурме 3-го июня. А у меня возникла в памяти старенькая «нокия» с чёрными буквами «Жена» на экране. Видимо, после эвакуации двухсотого, парень, которому я отдал телефон, чтобы он известил о гибели жену, не сделал этого. Не хватило духу сказать эти страшные слова близкому человеку погибшего товарища.