Война в Малой Азии в 1877 году: очерки очевидца.

В то время, как на левом нашем фланге в ожидании кавалерии наступило, таким образом, затишье, и если не прекращалась ружейная стрельба, то разве потому только, что у турок было изобилие в патронах, послышались первые ружейные выстрелы в центре и на левом фланге неприятеля. С этой минуты весь интерес боя сосредоточивался на этой стороне...

Хотя приказание о поддержке мингрельцев было получено в центральной колонне тогда, когда колонна эта уже значительно продвинулась вперед, тем не менее, один батальон тифлисцев был послан влево, на высоты. Еще раньше три роты Грузинского полка выдвинуты были на правую сторону возвышенности, чтоб прикрыть фланговое движение центральной колонны. Следовательно, тифлисский батальон не мог оказать никакого содействия мингрельцам; они были гораздо левее, отделены непроходимыми кручами, и в этот момент, выполнив первую часть своей задачи, залегли на занятых гребнях в ожидании кавалерии; тифлисский батальон очутился, поэтому, в изолированном положении, встретив почти отвесные скаты и оторвавшись, так сказать, от своей колонны. Между тем остальные батальоны грузинцев и тифлисцев, скинув, наконец, ранцы и приняв еще правее, стали взбираться на высоты, бывшие впереди конусообразной батареи. В первой линии были два батальона грузинцев, потом шли три батальона тифлисцев и рота сапер. Всего, следовательно, главная атакующая колонна состояла из пяти батальонов и одной роты сапер. Еще ниже была одна рота грузинцев из того батальона, который остался на левом фланге.

Со всех турецких окопов открылся самый страшный, ни на секунду не умолкавший огонь. Они стреляли не только из ближайших ложементов, бывших впереди батарей, на гребне, куда карабкались наши молодцы, но из окопов лагеря, с самых дальних дистанций, откуда только можно было пустить наудачу пулю. Передавали потом, что в турецком лагере не раз паника пробегала по рядам. Турки изумлялись и не верили своим глазам, видя, как наши удальцы неустанно ползут на высоты, по которым впору прыгать разве диким козам. «Русские с ума сошли или пьяны», — говорили турецкие начальники, с трудом удерживая на месте своих солдат, и солдаты эти, видя, что за ними еще открыта дорога, по которой всегда будет время бежать, оставались за насыпями своих ложементов и, уставив ружье в одну точку, боясь выглянуть из-за прикрытия, посылали заряд за зарядом в ту сторону, откуда тихо, шаг за шагом, как туча, надвигались гренадеры. Наши колонны не стреляли; только шедшие сбоку, по ущелью, поднимавшемуся параллельно высотам, охотники, заседая временно за камнями, поддерживали огонь. Приходилось опираться прикладом или штыком, чтобы взбираться или чтобы не скатиться вниз; от крутизны бесконечного подъема не хватало воздуха в груди и люди изнемогали от усталости; ружье, патронная сумка, мундир, шапка — все казалось невыносимой тяжестью.

В иных местах, чтоб удержаться на месте, солдаты и офицеры хватались за низенькие кустики колючек, единственное, кажется, растение, живущее на этих скалах. А турки все наддавали и наддавали огня; ружейная трескотня была такая частая, что, казалось, в турецких ложементах находятся тысячи митральез, приводимых в действие одной рукой, посредством какого-нибудь адского механизма, придуманного для истребления человечества [6].