Война в Малой Азии в 1877 году: очерки очевидца.

Под прикрытием огня с гребня охотники и несколько рот пошли на приступ. Каково же было удивление, когда, придвинувшись несколько вперед, штурмующие встретили новый глубокий овраг! Чтоб приблизиться к батарее, приходилось почти отвесно спускаться вниз и потом опять подниматься на страшную крутизну. Совершить все это нужно было под жарким огнем, так как овраг отлично обстреливался вдоль, особенно из лагеря и ложементов второй турецкой батареи; находившиеся здесь турецкие резервы почти безнаказанно батальным огнем могли поражать штурмующих как при спуске, так и во время подъема. Гренадеры, однако, не остановились. Сошедши вниз, они смело стали подниматься на конусообразную гору. Атаку их поддерживали охотники и роты, поднявшиеся, как сказано, слева по ущелью. Взобравшись на половину конусообразной горы, штурмующие должны были только пройти шагов 150 до окружавшей батарею траншеи. Но всякий раз, как подавались они вперед, выбиваясь из сил, чтоб подняться на высоту, целые тучи пуль направлялись на горсть храбрецов, разом вырывая из строя половину и более людей. Отстреливаясь и вынося убитых и раненых, возвращались герои за ближайший изгиб горы и, несколько передохнув, снова бросались вперед; но снова повторялось то же самое. Не менее четырех раз возобновлялась эта атака. Офицеры показывали пример, солдаты соперничали друг с другом; но дело было выше сил человеческих.

Тут пали смертью храбрые офицеры Тифлисского полка Радзевич (молодой человек, только в августе прошлого года выпущенный из училища, уроженец Витебской губернии, общий любимец) и Ясовив; смертельно ранен Софиев; сильно контужен в живот князь Орбелиани, из роты которого выбыло более половины людей. Тут же пал Грузинского полка штабс-капитан Боровик и смертельно ранен Сатинов.

Если б наши девятифунтовые батареи были поставлены ближе, они могли бы, засыпав картечными гранатами неприятельские ложементы, хотя на пять минут прекратить или хотя ослабить страшный ружейный огонь турок; этих пяти минут было бы достаточно для штурмующих; но батареи находились далеко, бросаемые ими обыкновенные гранаты не могли оказать должного влияния — они не уменьшили даже огня конусообразной батареи. Наконец, в самую нужную минуту, когда гренадеры бросились вперед, наши батареи поневоле должны были прекратить стрельбу, чтоб не поражать своих, так как за пороховым дымом и дальностью расстояния нельзя было ручаться за верность прицела.

Изнеможенные трудностями подъема, голодные, истомленные жаждой и палящими лучами солнца, грузинцы и тифлисцы, потеряв множество ранеными и убитыми, вынуждены были, наконец, прекратить наступление. Они осталась на занятых местах, поддерживая редкий огонь с неперестававшим палить неприятелем. К туркам беспрерывно подносили новые запасы патронов; в наших же батальонах бывшие в сумках патроны, по 60 на человека, сильно уже оскудели. Послали людей за запасными патронами, чувствовалась сильная нужда в подкреплении: но патронные ящики были далеко позади, резервов вблизи не было...

Раненых и убитых офицеров и товарищей гренадеры выносили из линии наибольшего огня, стараясь укрыть их за камнями на склоне горы, противоположном неприятелю. В этом человеколюбивом деле они снова несли страшные потери. Тучи пуль устремлялись в тот пункт, где замечалось хотя небольшое скопление людей. Не раз случалось, что раненого поражали новые пули и добивали окончательно, несшие его также падали мертвыми или получали раны. Не менее 15 человек было поражено в то время, когда гренадеры несколько раз бросались вперед, чтоб вынести тела двух офицеров — Ясовича и Боровика, слишком близко павших от неприятельской траншеи. Так и достались туркам трупы этих храбрых офицеров...

Странное, непонятное чувство овладело гренадерами. Они, рвавшиеся в бой, слышавшие, как кругом них все опасались, чтоб турки не убежали, они, видевшие, как удирал перед ними неприятель при Ардагане или в деле 3 июня, не могли себе уяснить, что происходит в этот день, отчего это избранное, храбрейшее в мире войско вынуждено было остановиться, когда неприятель находится в нескольких шагах...

— Ваше благородие, это не турки, — говорили солдаты.

— У него ружья лучше, — замечали другие.

Но ружья не были лучше. Турки стреляли, большей частью, как безумцы, не целясь, на самые большие дистанции, навесно; шальные пули залетали очень далеко, на две, даже на три тысячи шагов, и случайно на таком расстоянии могли ранить и даже убивать; но рука, руководившая турками в зевинском бое, действительно была не вполне турецкая. Залегши против конусообразной батареи, многие из гренадер очень ясно видели на турецкой траншее офицеров с вовсе не турецкими физиономиями. Один из них долго, не скрываясь, стоял с папироской в зубах и хладнокровно распоряжался; другой под выстрелами мерно прохаживался вдоль батареи, заложив за спину руки.

— Этого не сделает турецкий офицер, — говорили мне потом лица, сами поступавшие таким же образом под еще более жестоким и продолжительным огнем неприятеля.

— Что же, эти храбрецы так и уцелели?