Война в облаках Смерть сокола

Этот монах был медлительным. Он стоял и рассматривал этот кусок дров, как мог бы смотреть на кусок настоящего креста. Я был готов начать проклинать его себе под нос, но сдержал проклятие. Я собирался убить этого человека, этого совершенно незнакомого мне человека. Самое меньшее, что я мог сделать, это сдержать проклятия, даже если мое сердце не переполнялось сочувствием. И все же сострадание было. Этот человек ни в чем не виноват. Он был простым (и, возможно, простодушным) последователем, который оказался не в том месте и не в то время. Для него это так. Для меня и для честных людей Никараха

, этот человек все делает правильно. Медленно, но верно.

Он прошел в пяти шагах, все еще слишком далеко, осмотрел темную землю, оглянулся на костры и своих бродячих товарищей, затем замер. Я вспотел от напряжения, и мои мышцы начинали сжиматься от того, что я так долго была натянутой. Я глубоко вздохнул, расслабил все мышцы, почувствовал, как по моему телу пробегает волна облегчения, и снова приготовился прыгнуть на ничего не подозревающего монаха.

Он посмотрел в мою сторону, затем осмотрел темную землю у стены джунглей. Он сделал еще один шаг, и еще один.

Я выскочил так быстро, что даже удивился. Я ударил его своим телом, и он рухнул, как кусок соломы. В то время как моя левая рука искала его рот, чтобы не дать ему вскрикнуть, моя правая рука повела Хьюго по широкой дуге. Обе руки делали свою работу одновременно.

Крика не было. Лишь тихое ворчание сигнализировало о смерти монаха. Стилет сделал ему широкую зияющую рану в горле, и теплая кровь залила мою грудь. Я лежал на земле сверху монаха, моя левая рука все еще была на его рту, чтобы убедиться, что последний смертельный крик не вырвется наружу. Он был мягким, как мокрая глина, и я знал, что он мертв. Именно тогда сострадание переполнилось, и я пожелал ему вернуться к жизни.

Потребовалось всего несколько минут, чтобы затащить монаха в джунгли и снять с него мантию и капюшон. Я почти не заметил его бритую голову, но меня поразили грубые небеленые шорты, которые он носил под религиозной одеждой. «Наверное, в жаркие дни они хороши, - подумал я. Еще он носил сандалии из грубой кожи, а на шее висел грубый деревянный крест на дешевой цепочке. Я оставил шорты и крест на его теле и надела халат и сандалии. Я поднял капюшон до тех пор, пока он практически не закрыл мне обзор, но закрыл лицо.

Я собрал упавшие дрова и стал искать больше, вспоминая свои старые добрые времена. К счастью, я достаточно долго наблюдал за монахом, чтобы понять, что у него есть особый огонь, который нужно разводить. Я оглянулся, увидел, что огонь гаснет, и стал топить дрова. Прямо за костром стояла огромная палатка Интендея. Я тайком осмотрел его, когда подошел и осторожно поставил дрова в огонь. Там был мягкий свет, как будто святой просыпался, чтобы начать дневное путешествие.

«Быстрее, Нуян», - мягко позвал голос слева от меня. «Мы должны развести огонь для завтрака. Двигайся быстрее, если это возможно».

Я медленно, но не полностью, повернулся, чтобы посмотреть, кто говорит. Другой монах, невысокий и приземистый, складывал огромную кучу дров на следующем костре. Я мог видеть часть его пухлого лица, и он улыбался.

«Правильно, Нуян, - сказал монах со смехом в голосе, - продолжай идти в своем собственном темпе, и Иман будет недоволен холодным завтраком. А ты, мой неторопливый друг, будешь чистить кухню дома на время в месяц. Попробуйте поторопиться, правда? "

Я ничего не сказал. А что если монах Нуян немой? Предположим, у него шепелявит, или он издает гнусавый звук, или другой испанский акцент. Теперь моими лучшими друзьями были тишина и медлительность. Я отошел от огня и серьезно занялся заготовкой дров. Было бы бесполезно привлекать внимание к Нуяну, заставляя Имана есть холодный завтрак.

После этого дела пошли хорошо. Я яростно разводил огонь, хотя беспокоился о том кусочке завтрака. Пришлось ли Нуяну готовить завтрак религиозному лидеру? Если так, мне придется подойти слишком близко к этому человеку, и он обязательно заметит, что я не настоящая Нуян.

Однако к тому времени, когда я принес свою третью партию дров, слуги уже готовили завтрак в огромных черных горшках. По дороге другие монахи готовили телеги и волов, чтобы на короткое время прицепить их к базовому лагерю. Палатки вокруг большого шатра имана кололи и складывали.

«Пойдем, Нуян», - сказал пухлый монах позади меня. «Мы поспим, пока Иман ест. Давай, тупица».

Я повернулся, конечно, медленно, и увидел, что пухлый монах присоединился к другим монахам, ухаживающим за огнем, у основания огромной пальмы. Монахи растянулись на земле и свернулись калачиком в своих одеждах. Я обошел вокруг, избегая пухлого человека, который был так разговорчив с Нуяном, выбрал место и притворился спящим.

Но тогда сон не входил в мою программу. У меня было его очень мало, и я хотел упасть в страну грез, но я не сводил глаз с монахов, чтобы увидеть, смогу ли я обнаружить среди них оружие. Я этого не сделал. Я все же видел Интендая, когда он вышел погреть руки перед огнем.