Война в облаках

Как ни странно, воспоминания о прощальном поцелуе Элисии заставили меня почувствовать реальность. Я вспомнил ту темную ночь на грунтовой дороге возле хижины кузины, когда она встала на цыпочки, чтобы поцеловать меня нежно и крепко. Меня не целовали так невинно и приятно с тех пор, как я был подростком в старшей школе. Возможно, мои нежные воспоминания об этом поцелуе были как-то связаны с тем фактом, что Элисия, будь она в Соединенных Штатах, была бы относительно беззаботным подростком в старшей школе. Вместо этого она была крестьянской девушкой на этом измученном острове, открытой добычей для двуногих животных с другого острова, которой суждено состариться, подвергнуться насилию, измучаться и опустошиться к тому времени, когда ее подростковые годы едва прошли. «Боже мой, - подумал я, - у нас, американцев, действительно все мягко».

А потом мысленно вычеркнул «мы». На данный момент я был одним американцем, который не подходил для мягкой жизни.

Я двинулся дальше, и боль в боку странным образом утихла. Однако моя лодыжка продолжала давать о себе знать, поэтому идти было трудно. К середине дня оно было почти у меня. Мои мысли были странными и отстраненными, и я знал, что бреду не по дням, а по часам.

Я видел себя бегающим голым по карибскому пляжу, преследуемого стайкой обнаженных красоток. Даже когда я подумывал повернуться лицом к ним и своей восхитительной судьбе, образ разрушился, и я скатился с горы раскаленной лавы, чувствуя, как мое тело на самом деле поджаривается от сильного жара. Я внезапно похолодел и проснулся, обнаружив, что погружаюсь в холодный, быстро бегущий ручей. Вода ослабляла повязку на моей ране, и я выполз из ручья, чтобы вытереться листьями и снова наложить повязку.

Голод снова поднялся в моем животе с сильным урчанием. Я не мог голодать. С тех пор, как я поел, прошло чуть больше суток, но за это время я сжег много калорий. И потерял много крови.

После часа отдыха на берегу ручья, где мне не удалось накопить энергию, как я надеялся, я свернул по изношенной тропе, которая вела вверх по небольшому подъему. Подъем не был крутым, но восхождение на него было похоже на попытку взобраться на южную стену Эвереста. Я достиг вершины, увидел, что тропа исчезает в лесном ущелье, и решил спуститься и посмотреть, куда ведет тропа.

Я сделал два шага, моя лодыжка ударилась о камень, и все суставы пронзила жгучая боль. Я почувствовал, что теряю сознание, и посмотрел в небо в поисках точки на самом деле. Там ничего не было настоящего. Облака плыли по лазурному небу, но для меня они больше не были реальными. Насколько я знаю, это могли быть зефир в голубом желе.

Небо внезапно забилось у меня перед глазами. Я не знал, что падаю, пока не упал на землю и не почувствовал, как камни царапают мое лицо и руки. Я скатывалась в ущелье, где, как мне подсказывало что-то в моем сумасшедшем разуме, огромные гнезда змей джунглей ждали, чтобы сожрать меня, наполнив меня своим болезненным ядом.

* * *

Я проснулся и лежал на спине. Надо мной не было голубого неба, залитого облаками. Была сеть виноградных лоз, искусно приделанных к крыше. Вокруг меня были стены из того же материала джунглей, показывая руку человека. Слева от меня была открытая дверь, показывающая небольшую поляну, а за ней - зеленые джунгли. На улице казались сумерки. Или рассвет.

Слабость все еще была со мной, но мой разум, казалось, функционировал четко. Я не чувствовал боли в боку или лодыжке, но не чувствовал, что меня накачали наркотиками.

Помещение, образованное соломенными стенами и крышей, было маленьким, словно предназначенное для содержания в неволе человека или животного. Это напомнило мне хижину, использовавшуюся в африканском лагере для военнопленных, в котором я однажды провел несколько месяцев, прежде чем Хоук нашел меня и спас. Но в этой комнате не было жарко, как в африканской версии.

Я начал садиться, чтобы немного лучше сориентироваться. Что-то удерживало меня, и тогда я понял, что привязан надежно. Мои руки были раскинуты и привязаны к кольям, вбитым в глиняную землю. Даже моя голова была связана, ее обвивали мягкими лозами и прикрепляли к столбу где-то позади меня. Под моим торсом лежал мягкий поддон из зарослей соломенных джунглей.

Как ни странно, я не боялся быть привязанным в этой маленькой хижине с низким потолком. Это были лекарства, которые заставили меня чувствовать себя в безопасности, те же лекарства, которые сняли мою боль. Но я этого еще не знал.

На смену страху пришло причудливое, почти комичное ощущение, что я перевоплотился Гулливера, что лилипуты из джунглей привязали меня к этой маленькой хижине. Я почти ожидал увидеть крохотных шестидюймовых индейцев, ковыляющих в хижину, чтобы посмеяться надо мной, с триумфом указать на великана, которого они схватили и привязали своими маленькими лозами.

Мой первый импульс,