Война в России и Сибири

На протяжении четырех месяцев им внушали, что сражаться – грех, старались высмеять тех, кто носит Георгиевские кресты за храбрость. Я понимаю, что многие колеблются и, наверное, сожалеют, что вчера приняли решение идти сражаться. А могли бы находиться в тылу, спокойно сидеть на травке, наслаждаться жизнью теплым июньским днем, общаясь с разношерстными жителями Малороссии, которые принимают их с таким радушием…

Немцы поначалу не отвечали на огонь русских батарей, надеясь, должно быть, что обстрел кончится и пехота не пойдет в атаку. Но теперь они стали обороняться всерьез, пустили газ и тяжелые снаряды, которые, разрываясь, обдают смертельным дождем осколков и камней.

Позиции противников во время боев под Дзикеланами

Вот и первые раненые. Они передвигаются по траншеям, лица раскраснелись, глаза горят. Они кричат: «Вперед, товарищи!» «Ребята! Вперед! Раскрошите их на куски!» Здоровенный парень с перебитой ногой орет: «Австрийцев побили, кончайте с немцами!» И страшные раны раненых в конце концов прибавляют мужества их товарищам.

Я в первый раз слышу, чтобы раненые выкрикивали это. Я помню раненых в лесах Волыни в 1915 г., помню на равнинах Галиции, они лежали на повозках, молча, не жалуясь, смиренные и задумчивые.

Они следили за вами кроткими страдальческими глазами и бессильной рукой пытались отдать салют. Они как бы предоставляли заниматься войной другим, она теперь их не касалась. Они ни за что не отвечали и ни на что не надеялись в своей жизни, наполненной нескончаемыми тяготами и лишениями. Они только страдали.

И как все изменилось сегодня. Эти солдаты воевали за свое, потому что они так захотели. Я не уверен, что они сражались за республику, как до этого сражались за империю. Но сейчас они страдали по своему желанию, как свободные люди, потому что возмещение, какого они ждали за свои беды, стоило ран, и они показывали их с гордостью.

Крики раненых, а они еще долго раздаются в траншеях, в конце концов раскачали солдат. По рядам ощутимо, явственно пробежало что-то вроде дрожи. Призыв товарищей, уже побывавших в пекле, разбудил чувство братства в тех, кто шел позади.

Я так часто видел внезапный подъем у русских, не спешащих потратить свою энергию, но тратящих себя без остатка, если вдруг какая-то идея завладела ими!

Все колбания отброшены! И я увидел, как двинулись вперед эти солдаты, храбрые солдаты, лучшие солдаты в мире. Я уже видел не раз при царе, как ходили эти солдаты на приступ.

4. Приступ

Первая волна двинулась по окопам на шесть минут раньше из-за несогласованности часов. И я, стало быть, опоздал. Я попал во вторую волну и встал рядом с поручиком Глуховым, который командовал ротой. Мы ждали сигнала к выступлению. У меня не было никакой возможности присоединиться к первым, пробраться по траншеям, заполненным солдатами. Я ждал вместе с Глуховым, который держался очень хорошо, и с бравым солдатом маленького роста. Время от времени я спрашивал его: «Страшно?» А он отвечал одним словом: «Ничево!» Внезапно слева от нас мы увидели маленьких человечков, они вразброс, короткими перебежками двигались к нашей линии. Это немцы бежали сдаваться. Наши солдаты начали хохотать! В небе у нас над головами кружил вражеский самолет. Пулемет застрочил, самолет развернулся и улетел. Послышалась команда: «Пулеметчики вперед!» Похоже, что телефоны не работали и команды кричали с одного конца траншеи на другой. В параллельной траншее другая команда: «…рота вперед!» Наконец и у нас: «Двенадцатая рота вперед!» Мы двинулись.

На первой линии опять небольшая остановка. Мимо идут раненые первой волны и с ними один-единственный пленный. Штабс-капитан [И. М.] Регов с простреленным плечом в сопровождении двух солдат, которые уже вооружились немецкими пулеметами и не отдадут их ни за что на свете. Их пленник означает для них Георгиевский крест и возможность всю жизнь им гордиться.

Команда. Мы нашей маленькой ротой перебираемся через парапет, мы и есть вторая волна атаки. Сопротивление, похоже, не слишком велико, зато интенсивнее становится бомбардировка. Шрапнель и крупные снаряды летят с особым звуком, и он, кажется, висит в воздухе, даже если вдруг становится тихо. Солдаты выше всяческих похвал. Не нужны ни увещевания, ни просьбы, ни призывы. Разве что иногда приходится поторапливать их выбираться из воронок, где они задерживаются.

И я, как мои русские товарищи, тоже кричу в воронки: «Вперед, товарищи!» Офицеры держатся великолепно: хладнокровно, храбро; распоряжаются солдатами умело и уверенно. Но они с ними не разговаривают, и меня всегда это удивляло, когда я ходил с русскими в бой. Это потому, что солдаты не нуждаются в ободрении? Сначала они идут в бой из чувства долга, а потом их охватывает боевая ярость?

Сегодня я впервые вижу, и меня это удивляет: солдаты сами ободряют друг друга. Команда «Вперед, товарищи!» звучит у офицеров спокойно и властно, а у солдат с воодушевлением.