Война в России и Сибири

Красота этих мест, спящая при резком дневном свете, пробуждается к вечеру. Никаких бездн и бурно стремящихся вниз пенистых потоков, плавным амфитеатром, ступень за ступенью, спускаются холмы к гладким полноводным рекам, мощно устремленным к озерам с изрезанными берегами, которые мы видим вдалеке. Иногда цепь холмов мягко расходится, и видна долина, что тянется к далеким степям, где заходящее солнце золотит теплыми вечерами дымку.

Сибирский фронт в апреле и июне – июле 1919 г.

Вдоль бесчисленных ручьев, чье журчанье слышится громче в тишине ночи, тянутся луга, покрытые цветами, особенно яркими в тени деревьев. Синие колокольчики, причудливый пурпурный ятрышник, шиповник, горящий алыми розами и верно следующий изгибам ручья. Похоже, что в этом раю не бывают люди, никто не мешает счастливым птицам щебетать и порхать. Но бывает, их беззаботное пение превращается в пронзительный крик, который глохнет в густой траве. В вышине орел вычерчивает круги, планирует над нашим поездом, целясь крючковатым клювом, и резко уходит в небо над поперечной долиной.

Среди этой природы, мягко приглашающей человека к трудам, он словно бы отдан этой природе целиком и полностью. И позабыт историей. Редко, но видишь здесь истинно русских – они высокого роста, их едва сгибает ноша непомерной тяжести, их лица патриархов обессмертил Лев Николаевич[343]. Они одиноки и безучастны. Шерстяная рубаха прикрывает могучую грудь, широкие штаны заправлены в высокие сапоги. Растрепанные волосы, кудлатая борода, резкие черты лица, лоб высокий, а под ним глаза, как озера в лесу, не ведающие о свете солнца. В этих людях угадываются исконные хозяева русской земли, далекие от прогресса, по первобытному независимые и недоступные. Со времен формирования европейских наций они живут вдали от путей, проторенных различными культурами, храня образ жизни и обычаи предков. Над ними властвовали вторгшиеся чужаки и собственные своенравные князья, их угнетали, продавали, унижали, эксплуатировали, но они никогда не забывали о своем праве на свободу; вопреки всему, они сохранили в глухих лесах славянских идолов и глубокую привязанность к своей земле.

3. Пощечина. Генерал Гривин

Красноуфимск, 1 июля 1919 г.

Маленький невзрачный городок с «променадом» под тремя рядами лип вдоль илистой Уфимки. Но наш вагон остановился не в городе и не среди болотистых прудов с кувшинками, через которые медленно течет река, а в березовой роще, подарившей нам немного прохлады после безжалостно яркого и жаркого солнца.

На этот раз мне не надо было отправляться в штаб армейского корпуса с просьбой отправить меня на фронт, фронт сам приближался ко мне. Через несколько часов после того как я приехал в Красноуфимск, генерал Гривин, командующий 4-м армейским корпусом, которому была поручена оборона этого важнейшего фронта, появился на вокзале.

Генерал Гривин – боевой офицер, знающий все тонкости сибирской партизанской войны, для которой одарен многими достоинствами и в которой приобрел немало недостатков. Он из той небольшой группы заслуженных офицеров, которые после того как был локализован и остановлен Семенов, сделали еще одну попытку освободить Сибирь, на этот раз под эгидой чехов. Гривин организовал один из первых русских батальонов, которые сражались под командованием Гайды, и получил повышение на полях сражения под Пермью. Командир, отважный в бою, Гривин, человек холодный и флегматичный, был суров к штатским и заботлив и снисходителен к солдатам. Он был воплощением старого служаки, ворчуна, какие воевали на Березине и под Плевной[344], несравненные в бою, невыносимые в период выжидания[345].

Иностранные офицеры жаловались на его «старорежимные замашки». Например, на глазах у всех он дал пощечину технику-железнодорожнику. Инцидент получил огласку только потому, что отсутствовало единое мнение относительно дисциплины. Пощечину получил «начальник дистанции», техник, ответственный за продвижение определенного состава, он оказывал Гривину молчаливое сопротивление, не выполнял его приказов, не посылал своих рабочих работать ночью и т. д. Армейский корпус браво продвигался вперед, а железная дорога отставала, боеприпасы и провиант поступали с задержками. Гривин публично ударил техника, предоставил в его распоряжение 3000 пленных и, угрожая расстрелом, потребовал, чтобы работы были сделаны в срок. Две недели спустя было уложено 20 километров рельсов и построено 12 деревянных мостов.