Война в России и Сибири

Священнику помогал дьякон, известный в здешних местах бас, замечательно певший на панихидах. Как только священник начал отпевание, красная банда под командованием каторжников Парфенова и Намаконова вместе с комиссарами Соломоном, Хаимом и Абрамом Лишманами принялись орать «Марсельезу», потом «Интернационал», потом опять «Марсельезу» и так без конца. Дьякон, прославившийся мощным голосом, пожелал поддержать свою репутацию, но его голос и голос священника тонули в гадком хоре свирепых бандитов. Торжественное пение слышалось только в паузах между революционными песнями.

Тем не менее в церковь, которую по обычаю сначала обошла процессия, все эти люди пожаловали. Фальшивомонетчики, убийцы, со вчерашнего дня неверующие шли со свечами в руках за священником, как когда-то детьми шли и молились за умершего родственника – с лицами важными, серьезными, еще не понимая, что такое смерть. Потом священник вновь начал молиться, а красные орать «Интернационал» и «Марсельезу», этим безобразным пением и завершилась «панихида»[396].

Затем процессия медленно, но не стройно двинулась к кладбищу. Священник произнес проповедь по поводу нынешних трагических обстоятельств. Он напомнил разбойникам о хрупкости человеческой жизни, о достоинствах и выгоде добродетели. Он мягко и осторожно сказал о их многогрешной жизни, о грехах, которые они совершали, веселясь, и напомнил о покаянии. Он воздал честь воинам, похвалил их силу и опять очень осторожно призвал отдохнуть от ратных трудов.

– Перекуйте мечи на орала, – воскликнул он. – Вернитесь к возделыванию полей, растите оливы и лавр у вас в саду, примиритесь с Господом и вашими врагами.

Парфенов смотрел на священника злобно, братья Лишманы насмешливо. Его прерывали криками и шумом. Священник хотел продолжать, но голос у него прервался, и он больше ничего не сказал. Зато раздался голос Парфенова:

– Глупостей вы тут наговорили. Мы будем воевать с капиталистами, мы разрушим дворцы, повесим царей, расстреляем буржуев и т. д., и т. д.

13. Дофеодальные князьки на бронепоездах

В Сибири царит хаос, характерный для переходных времен. От старого режима в каждом человеке сохранились привычки. Всем хочется в новом режиме разглядеть скелет старого привычного для них порядка. Есть центральное правительство с представителями во всех провинциях и районах, повсюду есть военные гарнизоны, есть депутаты от сообществ населения. Но все эти организации и сообщества не более чем фикция.

На деле царит анархия, порождая злоупотребление силой. Центральное правительство, которому противостоят местные органы, не имеет никакой власти на местах. Офицеры, привычно сохраняя внешние манеры, делают что хотят. Земств никто не слушает. Зверская власть сабель не знает предела. Сформировался новый класс офицеров, чья причастность к благородному военному искусству обернулась партизанщиной и кровавыми расправами, невыносимыми для любого честного человека.

Офицеры царского режима, которых революция швырнула в это адское пекло, ничем не связаны с сибирскими народностями. Они чужаки на этой территории, но делают вид, будто пытаются оживить выдохшиеся политические идеи. Но они не Муравьевы, не Пржевальские, не Семеновы-Тян-Шанские[397] – гении русского народа, великие колонизаторы, они завоеватели, не имеющие политических взглядов, силой навязывающие свою временную власть, и их воспринимают как соперников, на равных.

Сабельные царства породили опасное явление – бронепоезда, крепости на колесах, их владельцы – полновластные сеньоры, они творят скорые суд и расправу, а главное – собирают дань. И оправдывая их бесчеловечные жестокости, о них слагают песни. Вот, что поют, например, приверженцы Семенова:

Атаман Семенов,
Грозный мститель,
Беспощадный победитель,
Справедливый усмиритель и т. д.

Молодой человек, полковник Степанов, соратник атамана в начале его сибирской деятельности, командовал «дивизией бронепоездов», сделав ее орудием мести. Но действовал он с излишней жестокостью. Показательное наказание большевика или комиссара, взятого с оружием в руках, или подстрекателя, пойманного с поличным, будет понятно людям, о которых известно, что им не до благородства. В страшных расправах гражданских войн есть некая справедливость, какую чувствует и принимает народная душа. Но важно, чтобы закон «око за око» действительно был основан на справедливости, чтобы это находило отклик в общественном мнении, чтобы жестокость была в какой-то мере оправдана заботой об общественном благе. Наказания могут быть публичными, но должны оставаться исключением, осуществляться с чувством меры и осторожностью. Здесь все было наоборот.

Квартира штаба бронепоездов, станция Адриановка, на протяжении года была местом жестоких и бессмысленных репрессий. Я ограничусь в качестве примера свидетельством русского офицера, поручика N, принадлежащего к отряду Андриановки.