Война в толпе

В осажденном Сухуми подразделение квартировало на даче Сталина. Вечерами, сидя на террасе, можно было наблюдать, как внизу враг бомбардирует город, как угасает море. Под дачей был субтропический парк с бамбуковой рощей и павлинами. Само помещение не поражало роскошью. Просто большой дом. Рядом, построенный в тридцатые годы, санаторный корпус для членов ЦК. Они вообще были аскетами. Общие туалеты на этажах. Здесь же на даче Сталина была резиденция местного "уважаемого человека" Бори Кокубавы. Он носил профессорскую бородку и АПС со стволом, удлиненным под глушитель. Как-то я загорелся воевать в соответствии с тем, как того требовали местность и оперативная ситуация - небольшими подвижными группами. Я считал, что в каждой группе должен быть гранатомет, СВД и ПК. Этого добра не хватало. Я решил потрусить Борю. Он долго отказывался, но, наконец, сказал: "Хорошо, я даю вам два СВД, два РПД, 2 гранатомета с оптикой, но это мое личное оружие!" Кстати, обманул, ничего не дал.

Тем летом мне довелось проехать от Абхазии до Тбилиси. Мы ехали двумя машинами вместе с сухумским главарем Мхедриони. На коленах каждого лежал автомат. Каждый отрезок пути контролировала какая-то из группировок. Мы проехали участок, который контролировал Кетовани, и остановились на посту, который держали мингрелы - хлопцы местного князька Кобалии. Их было человек пятьдесят. Они все выскочили откуда-то и окружили нас. На обочину выехала БРМка и развернула башенку с пулеметом в нашу сторону. Они тыкали в окна автоматами и гранатометами, и ужасно кричали. Я на всякий случай снял автомат с предохранителя. Мхедрионовцы заявили, что нас ждет Кобалия и, если мы опоздаем, всем будет плохо. Вся эта публика была крайне разочарована тем, что не может растянуть нас и нашу машину по винтикам. Нас под сопровождением отправили в столицу Мингрелии - Зугдиди. Как выяснилось позже, маечку с водителя второй машины они таки сняли. Кобалия сидел в здании бывшего райкома. Во дворе стояло два бронетранспортера и тусовалось сотни полторы вооруженных бородачей. В Мингрелии все были вооружены, даже дети, лет после четырнадцати. Единственные, кого мы видели без оружия - это милиционеры на дорогах. Вероятно, оружие им не доверяли. Они стояли и беспомощно махали полосатыми палками в след машинам. Нас ввели в кабинет. Там, склонившись друг к другу, сидели Кобалия и Кетовани и сговаривались. Мы беседовали с полчаса. Кетовани просил у меня людей, обещал каждому дать бронежилет. Кобалия, похожий на хрестоматийного местечкового еврея, все время хитро улыбался. И мы поехали дальше. Все время посреди дороги нам случались грустные, измученные жарой коровы. Они подставляли бока ветерку, который создавался проезжающими машинами. Я смотрел и думал: какое удивительное смешение эпох стилей, типажей, формаций. Князьки, которые будто пауки, засели в своих гнездах. На операционных линиях против южного фланга НАТО действуют разбойники и пираты. Партии, племена, армии, тейпы, вирды, кланы. Я смотрел на картины, что проплывали за окном машины, на виноградники и вспоминал, как в достаточно юном возрасте, я попал на один из киевских винзаводов. Мне запомнился разливочный цех. Там работал длинный конвейер. В начале автомат заливал в бутылки вино, а в конце другой автомат эти бутылки запечатывал. Вдоль конвейера сидели женщины и вставляли пластиковые пробки в бутылки. Рядом с каждой стояла большая картонная коробка с пробками. Женщина брала из нее одну и вставляла в горлышко, брала и вставляла, брала и вставляла... И так восемь часов в день, пять дней в неделю, одиннадцать месяцев в год, тридцать лет своей жизни. Я смотрел на все это и думал: со мной может произойти все, что угодно - я могу нищенствовать, я могу рисковать, я могу воевать, я могу сидеть в тюрьме. Одним я не буду заниматься никогда, ни при каких обстоятельствах - продуктивной работой. Жизнь человеку дается для того, чтобы сыграть ее. Футболист на поле стадиона использует вдесятеро большее усилий, чем крестьянин на поле колхозном, однако, первый весело играет, а другой скучно работает. Первому добавляются силы, а из другого они вытекают. Я открою вам тайну: мы все помрем. И потому никакая работа себя не оправдывает. Что делают приговоренные к смерти? Играют в карты.