Война в толпе

Сразу починили. В другой раз командир полка поехал с водителем на рыбалку. При подсчете голосов обнаружили, что одного солдата не хватает. Хватились, командира по заднице мешалкой выгнали. Правда, организовано все было дубово. Утром вместо подъема включалась музыка. В день выборов агитация запрещалась. Этой формальности строго придерживались. Никто не заставлял идти на выборы. Накануне всех «губарей» выпускали с гауптвахты. Вел их в баню не кто иной, как начальник гауптвахты Жора Жанабаев. Как отец родной, даже без автоматчика, запросто курил с ними. Солдат распирало от гордости и осознания своей человеческой значимости. Утром могли нагло, не заправив постель, пройти мимо старшины, не замечая того. Некоторые оборзевшие демонстративно не отдавали честь даже патрулю. Начальники должны были терпеть, скрипя зубами. Задержать нельзя было ни одного солдата, день считался торжеством советской демократии. И рядовые демократы торжествовали. Выборы начинались в шесть утра с громаднейшей давки перед клубом. Упорно циркулировал слух, что фотографию первого проголосовавшего напечатают в газете и счастливчику даже дадут отпуск. Хотя таких обычно фотографировали накануне вечером. Газета-то выходила утром.

Город был привязан к двум вещам: реке Сыр-Дарья, которая значительно обмелела за последние десятилетия и советской хозяйственной системе, которая могла зарывать деньги в песок. Сейчас только седьмой микрорайон и аэропорт «Крайний», являются базами России. Эта тридцатилетняя аренда спасла город от окончательного разрушения. Наша 38-я площадка курировалась лично генерал-полковником Яшиным, зам. главкома РВСН. Под конец существования СССР она стала объектом неясного циклопического строительства. Навезли камня, разбили площадь, соорудили два огромных мраморных фонтана, один назывался «Черномор», другой — «Воевода». Возвели двухэтажные бараки. Это была страшная государственная тайна. Я подозревал, что строили шикарный генеральский бордель. Ленинск их уже не устраивал, хотелось экзотики. Присутствие космической индустрии в городе ничем не ощущалось, разве что на въезде стоял фаллический символ — макет ракеты в натуральную величину, заменявший обычные изображения Ленина в виде финикийского божества Ваала. Была в Ленинске одна женщина легких нравов, заведующая космической гостиницей. Путалась со всеми космонавтами. Тем до полета запрещали иметь дело с женщинами, но они как-то умудрялись. Изо всех ей понравился разве что Титов Герман Иванович, тот сумел отодрать ее, как до, так и после полета. Из чего заведующая сделала вполне практический вывод: нечего мужикам соваться в космос.

Как-то командир захотел выслужиться и показать казарму. Ее ремонтировали месяц, день и ночь, собрали все кондиционеры, белье, кровати с деревянными спинками. Прапорщикам-старшинам пошили новую форму, душили матрацы одеколоном «Шипр». Показуха была дичайшая. Солдат туда не пускали, они жили на стрельбище. Командир подразделения тоже втайне надеялся получить подполковника досрочно. Но жестоко ошибся. Генерал сказал, как отрезал:

— Полковник, меня последние тридцать лет от солдатских портянок что-то тошнит.

Приезжал зам главкома на полигон, как контрик, без свиты, за ним молча ходили всего два полковника. Он примкнул к ГКЧП и тайна площадки была погребена навеки. Солдаты засрали фонтаны. Считалось, что строить туалеты в пустыне — признак дурного тона. Вскоре руины кто-то поджег, как водится, спихнули на строителей. Наверное, так же строили и пирамиды. Солдаты ходили оправляться за бархан. Для офицеров был построен дощатый туалет. Специально для Устинова возвели кирпичный туалет с синим унитазом из итальянского фаянса. Только часового забыли поставить. Прапорщики тут же скрутили унитаз и зарыли в песок, потом обменяли на водку. Видел я этот унитаз в одной из квартир Ленинска.