Война в толпе

Я хотел посмотреть Прагу и затесался среди них еще с двумя такими же как и я негодяями. Прага меня поразила. До этого я считал, что имею какое-то представление об архитектуре по Киеву, Львову, Ленинграду и Москве. Это было ошибкой. Когда входишь в Св. Вита то попадаешь в другой мир, более просторный, светлый чем тот, где ты есть у себя, где ты знаешь все, как буднично знаешь географию трамвайных остановок. Ты входишь в Вита и снова ощущаешь себя учеником, маленьким мальчиком в незнакомой мастерской великого мастера.

Совершенная готика Св. Вита наваливается на тебя с верху. Внутреннее пространство Св. Микулаша летит тебе в лицо. Барочные линии и детали расположены в таком ритме, что создают впечатление постоянного движения навстречу. Особенно при повороте головы. В этом смысл барокко: поместить человека в вихрь и оставить в нём.

До меня в Праге побывал Наполеон. Он украл чешскую сокровищницу. Я хотел бы украсть собор.

Меня всегда интересовало исследовать влияние архитектурных шедевров на психику населения. Взять заурядный серый город, например Житомир, и поставить посреди него собор Св. Вита. Что-то изменилось бы со временем в головах житомирян. Хотя бомбой, безусловно, эффективнее.

Цель созерцания искусства — это приобретение способности созерцать и строить жизненные ситуации как произведения искусства. Силу дает умение постоянно извлекать из жизни эстетические переживания. Смаковать контекст «сейчас».

По Праге гуляли вчетвером: я, Славко, Олесь и одна львовская курва. На мне был кожух и монгольская шапка, на Славике танковый комбинезон с пятнами мазута, наверно его дедушка снял его с убитого танкиста. Олесь носил потертое кожаное пальто, румынская модель тридцатых годов.

Славко

До недавних пор популярные у нас кожаные плащи, в Албании, Румынии и Югославии носили люди определенной профессии. Помню, как в начале нашей эпопеи в Праге, мы пытались поменять деньги. Тогда там еще существовала вымирающая профессия уличных менял. Однако у Прашной брамы на наши отчаянные призывы: «ченч!» никто не реагировал. Менялы обступили нашу четверку на приличном расстоянии и молчали. Когда одновременно молчит много народа, это производит угрожающее впечатление. Тогда я еще не знал, что иностранцы вполне безобидны. Наконец, один из них жестами выразил пожелание, чтобы один из нас приблизился. Пошел я. Свидание состоялось на «нейтральной» разделительной полосе. Первым же его вопросом, обращенным ко мне было:

— Sind sie Kroaten?[4]

Не знаю почему, но меня осенило (или потому, что ехали-то в Хорватию, хотя откуда им знать?)

— Ja, ja, Kroaten, Kroatia im meiner Herz!.[5]

Меняла обрадовался, дал знак своим приблизиться, нас окружила возбужденная толпа, из повторяющихся восклицаний «Montenegri! Banditi!» Мы наконец сообразили, что по одежде, особенно по шапке, нас приняли за Черногорцев в стиле «Kacula lа pyrozok negru».[6] Те совершали свои набеги на менял, и под предлогом обменять доллары на кроны, отнимали у них честно заработанные деньги.

Дмитро Корчинский

Ночевали мы на полу школьного спортзала. Кроме нас там было еще около сотни молодых католиков, преимущественно поляки, несколько испанцев и бельгийцев.

Все они почему-то побаивались нас и это было неплохо, поскольку давало возможность трусить их на еду.

Настал Новый год. Вся Прага покрылась битым стеклом от бутылок из-под шампанского. Проснувшись первого января, я вспомнил, что сегодня день смерти Бандеры. Организатором нашей поездки был один очень способный восемнадцатилетний мошенник, который выдавал себя то за греко-католического священника, то за монаха-доминиканца. Я назначил его служить молебен в память по Степану в зале на втором этаже. Я обошел всю школу и согнал на молебен всех, кто там был. Я построил их и провозгласил самую длинную в своей жизни речь по-английски.

This is service about Bandera — the lider of Ukrainian nationalist and all progreіssive people.

К моему удивлению все они дисциплинированно отстояли сорок минут молебна. Ни один поляк не решился сбежать. И тогда я осознал наши перспективы.

В конце 1990 г. в день Великой Октябрьской Социалистической Революции демократическая общественность решила воспрепятствовать коммунистической демонстрации на Крещатике.

Накануне вечером большая толпа собралась на площади Октябрьской Революции в Киеве для того, чтобы стоять всю ночь, поскольку утром нас не пустило бы туда оцепление милиции.