Война в Ветёлках

Пелагея Чинарева с Горбовой стояли на скирде, укладывая сено, которое подавали Чупров, Веревкин, Марья Арифметика и еще несколько здоровых баб. Работали споро, со сноровкой. Вершить скирду ставят самых ловких и самых расторопных. Сложится скирда — отходят от нее метров на десять-пятнадцать, а то и дальше, и любуются, красивая ли получилась, будто эту скирду не скотине стравливать. И если уж скирда не получится, засмеют.

Но вот уже третья скирда вершилась. Даже скупой на похвалы, неразговорчивый Фома Лупыч и тот сказал:

— На бумаге и то так не нарисуешь… Молодчина Пелагея, любо посмотреть, как ложит.

— Пелагея-то молодчина, — заметила Марья Арифметика, — а вот вы, мужики, двух бабенок закидать не можете. Веревкин навильник кинет и отдыхать садится.

— Оно хоть пупок порви, Кузьмич спасибо не скажет, — отозвался Трофим. — В колхозе сколь не работай…

— Не на Кузьмича, чай, работаем, — разгорелся спор. Мужики втыкали вилы в подвезенные копны, отваливались от скирды, садились прямо на землю, доставали кисеты, не спеша развязывали их и принимались свертывать цигарки. Перекур.

Пелагее сверху, со скирды, далеко видно… И выстриженную косарями степь, и пестревшие копны, и копошившихся около них, похожих на муравьев школьников, и крыши спрятавшихся за бугром изб.

Когда все встали на свои места и приступили к работе, со скирды закричала Горбова:

— Мальчишка чей-то бежит, да во всю рысь.

Марья Арифметика сразу узнала своего девятилетнего сынишку.

— Не сотворилось ли чего там у меня, уж глаза кому не выкололи ли? — она воткнула в землю вилы и заспешила навстречу сыну.

— Мамка, — еще издали кричал задохнувшийся мальчик, — председателя убили, Еремея Кузьмича…

Чупров от этой вести будто окаменел. Бабы подняли крик.

— Кузьмича убили!.. Пошли, бабы, в хутор!

Фома Лупыч долго не приходил в себя. К нему прихромал Веревкин. Поглядели друг другу в глаза и пошли вслед за людьми.

X

Еремей Кузьмич лежал посреди дороги лицом вниз, поджав под себя руки. Фуражка валялась рядом. Со всех сторон хутора тянулись сюда старики, старухи и немощные. Тело переворачивали с боку на бок, искали рану. Но ее не было. Местный престарелый фельдшер определил, что председатель скончался от разрыва сердца.

Оставшиеся в хуторе говорили одно:

— Вскоре после отправки людей в степь Кузьмич, ведя в поводу лошадь, прошел по улице до края хутора, а потом, при второй попытке запрыгнуть на лошадь, вдруг упал.

К вечеру из района приехал первый секретарь райкома партии, который привез с собой врача. Тот установил то же самое: Кузьмич умер от разрыва сердца.

Решено было хоронить председателя на другой день после обеда. Из соседних колхозов начали прибывать небольшие делегации — в два-три человека, в основном ветераны. Остался на ночлег в Ветелках и секретарь райкома.

На похороны поднялся весь хутор. Всю ночь около дома Услонцевых кружили старухи, которым запрещено было отпевать покойника.

С утра двинулись люди от мала до велика к колхозному клубу, где был поставлен для прощания гроб с телом покойного.

Дольше всех стоял у гроба Фома Лупыч Чупров. Люди шли и шли, а он стоял чуть в сторонке и не отводил глаз от покойника.

«Победил, выходит, все-таки я, — думал без особого торжества Чупров. — Какие есть ведь люди! Какая у них вера!.. И будто уходят такие люди с земли… Ан нет. Самый корень-то их жизни остается в народе. И попробуй, вырви-ка его».

Какое-то непонятное ему самому сожаление поднималось из глубины души и росло. Каждая встреча с Услонцевым вызывала у обоих тяжелые воспоминания, подозрение. А что будет теперь? Неизвестно еще, кто заменит Кузьмича.

Подувший вдруг ветерок взвихрил из-под ног Чупрова пыль вместе с пересохшей травой. Фома Лупыч закрыл глаза:

— А не сон ли это?

Чупров открыл глаза — та же толпа провожала в последний путь своего председателя.

После похорон секретарь райкома остался на поминки, где больше молчал и ел медленно, точно прислушиваясь к осторожным разговорам людей. Потом Козырев извинился и вышел, поблагодарив колхозников за участие в похоронах.

Белавин — следом.

— Пойдемте в Совет, — сказал секретарь райкома. — Где Горбова-то?

В Совете уселись все трое в разных углах. Помолчали. Потом Козырев сказал:

— О председателе… Пока ты, Федор Степанович. Всего двое вас, коммунистов. Вот и берите все на себя. Колхоз берегите… Хлеб весь до конца уберите. Теперь о председателе Совета. Горбова — депутат. Вот на сессии изберете ее председателем.

XI

Два горячих дня отняли у колхозников похороны председателя колхоза.

В степи в валках пересыхало сено, кое-где на буграх начинали белеть стебли ржи; как гроза надвигалась самая трудная пора на селе — жатва.

После отъезда Козырева, Белавин, вернувшись поздно вечером домой, долго не мог уснуть. Если не заготовить сена — подохнет зимой колхозный скот, если снять с работы способных сесть на комбайн и трактор людей — сорвется уборка хлебов. Что делать?