Война ведьмы

Мисилл понимала, зачем потребовалось принять такие меры предосторожности. Северная стена не была обычным куском холодного гранита. Воительница сама когда-то возложила на нее обе руки и поклялась в верности Снежному Барсу, отцу Тайруса, королю замка Мрил. Камень стены становился все теплее по мере того, как она произносила торжественные слова, и вскоре едва не обжег ей руки. Гранитное сердце находилось не в камне, а принадлежало человеку, которому она принесла клятву, – королю Мрила. Они были связаны навечно. Кровь и Камень.

Воительница посмотрела на Тайруса. Перед ней была новая Кровь Стены.

– И я бежал, – продолжал он с горечью, – оставив отца умирать под корнями гримов. Бежал изо всех сил – сюда. Когда идти было некуда, мой гнев вырвался на свободу, и он не знал границ. Я выпустил свою бушующую кровь на эти улицы и в холодное море. Не все, что я делал тогда, было благородным или даже просто хорошим. Противостоять мне не мог никто. – Он жестко рассмеялся, и в его смехе не было ничего, даже отдаленно похожего на прежнее веселье. – Через два года бесчинств моя кровь наконец успокоилась, и я обнаружил, что стал вождем пиратов.

Он замолчал, взял древний меч, принадлежавший его семье, и убрал в ножны. Тишина в комнате была такой осязаемой, словно стала четвертым собеседником.

– Мне следовало быть там, – сказала Мисилл наконец.

– Нет, – спокойно проговорил он, и в его глазах больше не было ни гнева, ни веселья, они стали усталыми и опустошенными. – Несмотря на свою внешность, ты не дро.

Его слова ранили Мисилл, но она его не винила. Однако хотя воительница и не слышала призыва Северной стены, она все равно чувствовала, что нарушила свою клятву.

– А почему вы оказались здесь?

– Так велел отец. Поскольку он был Кровью Стены, с ним говорила земля, и она приказала ему отослать меня сюда, где я и прозябаю среди этих бессердечных людей.

– Но почему?

– Чтобы дождаться здесь ту, что отдаст свою кровь ради спасения Западных Пределов.

Мисилл решила, что он говорит об Элене и ее магии крови. Пророчества, окружавшие девушку, казалось, разрастались с каждым новым днем, приходя из разных земель Аласеи.

Но Тайрус разрушил предположение Мисилл.

– Я пришел сюда, чтобы дождаться ту, что была и не была дро, ту, что может менять лица так же легко, как природа меняет времена года.

Сердце Мисилл похолодело.

– Я пришел сюда, чтобы дождаться тебя.

– Н-но это невозможно, – заикаясь, с трудом выдавила из себя воительница.

– Ты си’лура, – просто проговорил он, не обращая внимания на ее возражение.

Джастон, сидевший рядом с Мисилл, вздрогнул от неожиданности.

– Вы сошли с ума, – сказал он. – Я знаю ее с тех пор, как она…

Мисилл положила руку на его локоть и покачала головой, заставив замолчать и подтверждая слова Тайруса. Когда Джастон наконец осознал значение того, что он услышал, она не увидела на его лице ожидаемого ужаса. Только боль от ее предательства.

– Мне очень жаль, Джастон…

Он сбросил ее руку.

Мисилл снова повернулась к Тайрусу.

– Чего вы хотите от меня?

– Чтобы ты отправилась вместе со мной в замок Мрил.

Шорох плащей объявил, что они больше не одни. Джастон повернулся, но Мисилл даже не пошевелилась. Она знала, что дро сознательно шуршали плащами, чтобы объявить о своем присутствии. Они умели передвигаться бесшумно, точно призраки. Три женщины-воительницы, вероятно, стояли у них за спиной во время всего разговора.

– Да, я дала когда-то клятву верности, но я не могу бросить Элену, – сдержанно проговорила Мисилл.

Тайрус снова весело улыбнулся.

– Боюсь, у тебя нет выбора. Иначе ведьма, которую ты охраняешь, умрет. – Он встал, и Мисилл увидела в его взгляде твердость гранита. – Так сказала Стена.

Тол’чак ужасно волновался за мать. Она ушла недавно, и, хотя он понимал, что, когда имеешь дело с пиратами, спешить не стоит, его сердце рвалось к ней. Он потерял ее, когда был совсем ребенком, потом нашел, но она умерла у него на глазах. Теперь же, когда мать снова вернулась, Тол’чака охватывал страх, если она покидала его даже на очень короткое время или по исключительно важному делу.

К нему подошел Фардейл, охранявший их лагерь в доках. В темноте, затянутой туманом, его глаза сияли янтарным светом. Волк послал огру неясный образ: детеныш волка уютно устроился в животе матери. Все спокойно, доложил волк, но картинка, изображавшая мать и дитя, заставила сердце Тол’чака болеть еще сильнее.

Выпрямившись на своих когтистых ногах, Тол’чак последовал за Фардейлом, который продолжил обход лагеря. Огру надо было двигаться, чтобы отвлечься от мучительных мыслей, и он обрадовался, когда из темноты к ним вышел Могвид.

Невысокий оборотень кивком поприветствовал Фардейла. Волк отправился дальше, а Тол’чак задержался. Огр понял, что Могвид хочет поговорить.

– Уверен, что с Мисилл все в порядке, – сказал оборотень.

– Я знаю, – ответил Тол’чак. – Она ловко обращается со своими мечами, и ей нечего бояться пиратов.

Могвид посмотрел на окутанный туманом переулок, ведущий в доки.

– Но ты все равно беспокоишься.