Война во время мира: Военизированные конфликты после Первой мировой войны. 1917–1923

На то, как участники военизированного насилия понимали свою роль, оказывала влияние и религия^{713}. Глубоко укоренившаяся вера в национальное мученичество способствовала росту насилия под прикрытием борьбы за национальную независимость. Польский и ирландский католицизм обеспечивал символический язык для презентации и оправдания насилия — в первую очередь через фигуру мученика. Разумеется, бойцы военизированных формирований не были святыми — совсем наоборот. Рискуя жизнью ради нации, большинство добровольцев в рядах ИРА вовсе не спешили отказываться от этой жизни, а некоторых, как указывает Аугустейн, даже «отвлекал от выполнения их задач огромный интерес к общению»[83]. Однако (само) репрезентация большинства комбатантов мужского пола показывает их исключительно как рыцарственных, дисциплинированных и благочестивых людей. В их воспоминаниях, резко контрастировавших с тем, что рассказывали о себе немцы-фрайкоровцы, подчеркивались братство, товарищество и дисциплина вместо удовольствия, испытывавшегося от убийств, и сексуальных отношений с женщинами. Образ республиканской кампании был полностью десексуализован, превратившись в идеал самоотречения. Луиза Райан утверждает, что такой подход можно понимать как стремление совместить любовь к Ирландии с преданностью Деве Марии как непорочной Богоматери^{714}. Образ благочестивого и благородного борца за свободу подчеркивался и в позднейших рассказах таких свидетелей, как жены и родственники. Тем самым эти женщины, одновременно преуменьшавшие свою собственную роль, вносили вклад в восстановление традиционной дихотомии^{715}. Идеализация комбатантов способствовала их зачислению в канон ирландских мучеников наряду с такими фигурами, как Патрик Пирс, Джеймс Коннолли и прочие казненные герои 1916 года, а также Теренс Мак-Суини, умерший в 1920 году.

Польская мартирология защитников Львова также опиралась на давние традиции памяти о «национальных» восстаниях XIX века, особенно 1830 и 1863 годов. Однако в противоположность Ирландии, в этот пантеон мучеников включались даже самые юные участники сражений, порой становясь его центром. Этих школьников и молодых студентов славили как «львовских орлят»^{716}. Некоторые из самых младших бойцов в межвоенный период стали национальными идолами и героями множества стихотворений и песен. Совсем иным было отношение к женщинам-участницам. Их испытания приходилось замалчивать, так как они не отвечали послевоенному восстановлению традиционных гендерных ролей. Ванда Герц, удостоившись похвал командования за отвагу, так и не получила медали Virtuti Militari, потому что сражалась в рядах Легиона, переодетая мужчиной, тем самым проигнорировав приказ, запрещавший брать в Легион женщин[84].

В Ирландии католическая церковь решительно осуждала участие женщин в конфликте^{717}. Во время гражданской войны от церкви в конце концов были отлучены все республиканцы, которые «в отсутствие соответствующей санкции со стороны какой-либо законной власти [продолжали] систематические убийства»^{718}.[85] Когда от заключенных женщин требовали признать это перед исповедью, Эйтне Койл провокационно заявила, что «епископы вряд ли были правы, когда сожгли Жанну д’Арк», тем самым предъявляя претензии на равноправное положение женщин в пантеоне мучеников ирландской борьбы за независимость. 

Заключение