Размещенные в Ирландии британские войска находились в условиях войны с точки зрения дисциплины, преступлений и наказаний; с другой стороны, их жалованье, привилегии, выплаты и компенсации соответствовали нормам мирного времени{734}
. Солдаты нередко ходили в патрули совместно с RIC, «Черно-коричневыми» и вспомогательным дивизионом. «Черно-коричневые» носили смешанную полицейскую и военную форму, вспомогательный дивизион — бывшие офицеры, завербованные на подмогу RIC, — военную форму, никогда не претендуя на роль полиции и не пытаясь выглядеть как полиция. Участники военизированных формирований регулярно изображались и воспринимались в качестве бывших военнослужащих, в то время как армейцы постоянно сетовали на то, что им приходится исполнять функции полицейских, не имея возможности по-военному отвечать на партизанскую войну, в которую их втянули. Солдаты отзывались о ситуации в Ирландии как о странном сочетании войны и мира, говорили о том, что армия решает полицейские задачи, к которым впоследствии прибавились судебные, и, как выразился один боец, ждет выстрелов, прежде чем получить разрешение на ответную стрельбу{735}. Многие солдаты писали о том, как унизительны их обязанности и что если караульная служба более приемлема по сравнению с другими заданиями, то проводить обыски в домах, останавливать и обыскивать людей на улицах — дело недостойное и даже «омерзительное» для всех участвующих в нем сторон{736}. Это просто работа не для армии. Непонимание своей роли и постоянное забвение всевозможных традиций являлось питательной средой для фрустрации и такого поведения, которое стало отличительной чертой «Черно-коричневых».Насилие и военизированные формирования
Фактором, на основе которого первоначально определялось место британских военизированных формирований в Ирландии, а также выстраивалась их защита, служила природа насилия, с которым им приходилось там сталкиваться. Главный секретарь по ирландским делам, сэр Хамар Гринвуд, регулярно доводил до сведения Вестминстера, что обвинения в репрессиях и недисциплинированности, предъявлявшиеся войскам и «Черно-коричневым», просто не учитывали того, что он называл «первопричинами»{737}
. В докладе о сожжении королевскими силами трех деревень в Клэр главная вина возлагалась на насилие со стороны ИРА:Я признаю сожжение трех деревень королевскими силами, однако палата забывает причину этих событий. Когда-то там попали в засаду и были убиты разрывными пулями, изувечившими их тела, шестеро полицейских. Вскоре после этого там проходили другие королевские силы, ужаснувшиеся при виде того, что осталось от их товарищей. Я много месяцев назад признавал в палате и признаю сейчас, что они потеряли контроль над собой и сожгли эти деревни, в пылу ожесточения выгоняя людей на улицу и расстреливая мужчин. Мое сожаление не выразить словами <…> [но] давайте оплачем и 28 зверски убитых солдат и полицейских <…> ответственность за развязывание этой оргии убийств лежит не на той власти, что восседает на этих скамьях, — и не на солдатах или полицейских. Она лежит на тех заговорщиках из Шинн фейн, которые никогда не останавливались перед убийствами и не останавливаются перед ними сейчас{738}
.[88]Но те люди, которых защищал Гринвуд, видели еще более четкую связь между причиной и следствием. В многочисленных описаниях тех событий они сопоставляли партизанскую войну ИРА с известными им войнами, оценивая свой ирландский опыт по меркам Первой мировой войны, службы в Индии или участия в других кампаниях. В той мере, в какой ирландская война не соответствовала правилам и условностям современной войны, в какой она не уважала, попирала и нарушала эти правила, эти люди предпочитали определять военизированное насилие в смысле того, чем оно не являлась. На ирландской войне не было затяжных сражений и гибели огромного числа людей на поле боя, она не считалась почетной, протекала хаотически и вообще не отвечала солдатским представлениям о войне. Ее отличительной чертой являлись отчаяние и озлобление. Один участник ирландской войны выразился так: