К счастью, мы имеем много сведений о настроениях в обоих лагерях и среди населения вообще после создания гражданских союзов. Префекты (главные представители правительства в каждом из 89 департаментов) регулярно информировали правительство о состоянии общественного мнения. Однако в марте 1920 года Министерство внутренних дел затребовало у префектов информацию о местных забастовках, о взглядах рабочего и других классов и о вероятности попыток революции. Сохранились ответы из 77 департаментов (87 процентов от их общей численности){837}
. Префекты подтверждали, что железнодорожные рабочие сменили машиностроителей в роли зачинщиков профсоюзных волнений, и указывали на то, что местные профсоюзы в 32 процентах департаментов либо принадлежат к революционному крылу CGT, либо переняли революционный язык. Независимая революционная инициатива прогнозировалась лишь в 10 департаментах (это всего 13 процентов), но они включали такие крупные города, как Лион (департамент Рона), Гренобль (Изер) и Марсель (Буш-дю-Рон). Ответы из Парижа (департамент Сена) не сохранились, но он, несомненно, тоже входил в эту категорию{838}. Впрочем, еще более существенно то, что, по мнению префектов, в 28 департаментах (то есть в 36 процентах от общего их числа) местные профсоюзы подчинились бы приказу CGT о всеобщей забастовке.Государство заранее знало, что реальную опасность представляла собой не столько революция, сколько возможная опора CGT на солидарность, сложившуюся за три предыдущих года в ходе противостояния с правительством, собиравшимся отменить меры военного контроля за экономикой и поощрять рыночные силы и частное предпринимательство с целью обеспечить экономическое возрождение. Особенно угрожающей являлась попытка синдикалистского меньшинства использовать эту солидарность в революционных целях, однако формальной причиной для наступления правительства на CGT служили право на труд и незаконное блокирование работы общественных служб. Однако из докладов префектов также видно, что если воинствующее синдикалистское и социалистическое меньшинство вопреки реальности убежденно верило в неминуемость революции, то ответный страх перед революцией был распространен еще больше, нередко скрывая нежелание допускать какие-либо изменения в отношениях между классами. Полицейский комиссар Марселя писал:
По правде говоря, уже в течение некоторого времени «грядущая революция» становится темой любого разговора. Повсюду — в кафе, в буржуазных клубах