Война во время мира: Военизированные конфликты после Первой мировой войны. 1917–1923

Однако к тому моменту, когда Либкнехт в последние месяцы войны был освобожден из заключения, ситуация изменилась: большевистский переворот в России сделал «мировую революцию» вполне правдоподобной угрозой, и Либкнехт превратился в персонификацию этой угрозы в Германии. Он хорошо сыграл свою роль: всего через несколько часов после освобождения из тюрьмы Либкнехт возглавил процессию настроенных против войны социалистов, восторженно отметивших возвращение своего вождя парадом по центру Берлина. Либкнехт снова оказался на Потсдамерплац, где произнес первую публичную речь после перерыва почти в два с половиной года. Оттуда процессия направилась к российскому посольству — и этот крайне символичный жест был немедленно интерпретирован политическим истеблишментом как доказательство «большевистских амбиций» Либкнехта^{93}. Он так решительно завладел воображением элиты благодаря тому, что в ее глазах представлял собой опасное сочетание сразу нескольких угроз. Якобы еврей (что было неправдой), он воплощал в себе все то, чего боялись средние и высшие классы: позабывший свое место городской пролетариат, выпущенных из тюрьмы уголовников и, наконец, беспорядки и «мировую революцию».

Подобные страхи могли оказаться столь сильными лишь потому, что в итоге большевистской революции воплощением революционного насилия и попыток распространить его на весь остальной мир снова, как и в 1790-х годах, стала целая страна. Вследствие ли массового восстания, заговора или сочетания того и другого революция вошла составной частью в государственную систему Советской России, получив неслыханные за столетие с лишним размах и мощь. Это стало тем более очевидно после 1920 года, когда инспирированный Москвой раскол социалистических и профсоюзных движений привел к созданию Третьего интернационала и множества коммунистических партий, лояльных Советской России. И все это происходило в то время, когда распад довоенного государства и вызов, брошенный социальному строю во многих странах, отправили политическую власть в дрейф без руля и без ветрил, что вызвало кризис легитимности и проникновение фермента насилия в апокалиптические видения.

Известия о большевистских зверствах — во многом реальных, но отчасти и вымышленных — быстро распространились по Западной Европе. Например, в феврале 1918 года одна немецкая газета опубликовала обширный отчет о «безграничном терроризме» большевиков по отношению ко всем и ко всему, составляющему «средний класс». Апокалипсис неожиданно получил новое имя — «ситуация в России», под которым понималось отрицание всех ценностей западной (в данном случае немецкой) цивилизации (или Kultur)^{94}. Июль 1918 года, казалось, подтвердил наихудшие страхи в отношении большевистских жестокостей, когда прямо в здании посольства был убит германский посол в Москве граф Мирбах. Потрясение охватило и социал-демократическую прессу, сообщавшую множество подробностей убийства^{95}. Вскоре после этого немцы узнали о казни бывшего царя^{96}. Напряжение возросло еще сильнее, когда 1 ноября 1918 года немцам стало известно, что австрийскими революционерами убит граф Тиса, либеральный премьер-министр Венгрии в годы войны^{97}. Нобелевский лауреат Томас Манн, обычно не склонный к алармизму, высказывал в Мюнхене опасения о неизбежности коммунистического переворота в Берлине^{98}. Также Манн был обеспокоен вестями, приходившими из Австрии. После убийства Тисы Манн писал, что революция в Вене угрожает «скатиться в анархию и большевизм», и отмечал, что это относится и к «“красногвардейцам” во главе с галицийским евреем, прежде страдавшим от умственного расстройства»^{99}. Даже если реальная угроза большевистской революции в Германии была минимальна, общество придерживалось другой точки зрения. Страхи еще больше усилились, когда распространились сообщения о том, что в лагерях по всей Германии находится более 1,4 миллиона русских военнопленных. Само их присутствие рассматривалось как серьезная опасность, и многие предполагали, что, получив свободу, они создадут революционную армию, готовую принести мировую революцию на берега Рейна^{100}.