Война за проливы. Операция прикрытия

Почему-то именно сейчас мне очень не хочется обращаться Дмитрию с этой деликатной просьбой. Словно бы в необходимости застегнуть платье таится какая-то пошлость, не вполне уместная в этот торжественный момент, когда Конец Света уже на пороге… Но ничего не поделаешь – и я выхожу в кухню и молча поворачиваюсь к супругу спиной. Мгновение – и платье застегнуто; однако за эти пять секунд я успеваю почувствовать, какие холодные руки у мужа, – прежде они всегда, в любую погоду, были теплыми… Его все еще бьет внутренняя дрожь. Кажется, он даже стискивает зубы, чтобы сдержать в себе волнение и напряжение… Однако я ничего не говорю; все действо между нами происходит молча, под мягкий стук ходиков. Эти ходики своим вкрадчивым тиканьем обозначают поток неумолимого времени, которого остается все меньше… А что потом? Я не знаю, что будет потом. Я лишь могу вообразить, что мы умрем в огненном безумстве и сгинем под обломками разрушенного дома… Но то, что может произойти в случае если мы уцелеем, мое воображение рисовать отказывается. Умозрительно я лишь могу – и то довольно смутно – предположить, что я после этого стану другой, совсем другой… Что-то утраченное непременно должно возродиться во мне. Наверное, я многое переоценю, открою в себе новые качества и черты… Иначе и быть не может, ведь все происходит не зря; об этом я начала задумываться уже давно… Что ж: падение Кометы станет неким Рубиконом, за которым для меня откроется неизведанное. И оно, это неизведанное, одновременно и манит, и страшит.

Мой супруг тоже оделся как для торжественного случая. Он надел тот серый костюм, который мне не очень нравился, но почему-то теперь я нашла, что костюм сидит на муже очень неплохо. Я заметила, как Дмитрий, думая, что я не вижу, смотрит на свое отражение: приблизившись к зеркалу, он разглядывал свое лицо, придавая ему выражение то серьезности, то драмы, то страха, то печали. Зачем он это делал? Это так и осталось неведомым для меня… Лишь промелькнула неприятная мысль, что он пытается вообразить, какое выражение застынет на его лице после смерти – в том случае если нам суждено будет погибнуть…

Мы уже договорились, что будем наблюдать апокалипсис с эркера. Пока же ничего не предвещало грядущего бедствия: небо в окне сияло безмятежной утренней чистотой. Слышалось бодрое чириканье воробьев, этих обычных обитателей французской столиц, которые, дивясь отсутствию людей на улицах в этот час, осмелели и теперь стайками носились над тротуарами, выискивая что-нибудь съестное.

Вот часы показали четверть седьмого – и мы с супругом, переглянувшись, вышли на эркер. Дверь мы прикрывать не стали; звук ходиков настраивал на определенный лад, он создавал обманчивое впечатление упорядоченности и покоя, в то время как из неведомых далей приближался Хаос…

Мысленно каждый из нас считал минуты до рокового момента. Я взяла супруга за руку; пальцы его были все так же холодны. Мы смотрели налево, на юг – как раз оттуда и должен быть прилететь космический гость… И между нами отчетливо стояла какая-то недосказанность. Видимо, в эти моменты положено говорить друг другу какие-то особенные слова… Но мы молчали. Хотя я испытывала сильное желание сказать мужу, что всегда ценила его, что мне было с ним интересно, что мне важно сейчас то, что мы вместе… И он тоже хотел мне сказать что-то похожее – я это чувствовала. Почему же мы безмолвствовали? И тут я догадалась: нам не хочется верить в то, что смерть близка… Мы до последнего пытаемся поддержать надежду, что это не конец, что все обойдется… что все эти слова мы еще успеем сказать… а впрочем… нужны ли они? Ведь красноречивее всего говорит то, с какой силой и нежностью он сжимает мою руку… А я все плотней прижимаюсь к нему – и уже охватывает меня какая-то эйфория, какой-то смертный восторг; и кажется, будто страх отступил, и ангелы трубят, и само небо улыбается мне, обещая жизнь вечную…

Внезапно затихли птицы – как-то разом, словно выключили звук. Повеяло прохладным ветром… Вот оно, преддверие Апокалипсиса – подумалось мне, и тут же стало стыдно за эти мысли. Как высокопарно, как фальшиво… Смерть – всегда банальна, как бы ни была она обставлена. Нет никакого утешения в том, что погибнем мы не от пули, не от болезни, а от Кометы… Я горько улыбнулась своим мыслям. Нет утешения – а есть ли смысл? Смысл есть всегда – это я поняла уже с незапамятных времен. Если мы умрем – значит, Высшие Силы решили, что мы не должны существовать. Если же Комета не убьет нас – выходит, наша миссия на Земле не закончена… Но миссия эта теперь наверняка будет заключаться совсем не в том, чем мы всю жизнь занимались…