Война за проливы. Призыв к походу

Поговаривали, что в обывательских колоннах, составляемых по месту жительства, нет-нет попадалась и «чистая публика», вышедшая пощекотать себе нервы и пройтись по улицам вместе с «рабочим классом». Большинство их составляли прогрессивные гимназисты. Впрочем, подполковник Бесоев говорил, что и в заводских колоннах нередко попадаются одетые по-господски техники и инженеры, а также люди разного происхождения. По бокам эти колонны сопровождали крепкие молодые люди с красными повязками на рукавах пиджаков – так называемые дружинники; им вменялось самим удалять из своей среды провокаторов и передавать их полиции. Надо заметить, что настоящих провокаций на таких манифестациях не случалось уже года два-три, и потому дружинники в основном выполняли чисто церемониальную роль.

К Дворцовой площади колонны стали подходить через четверть часа после заката, когда на город уже опустились синеватые сумерки и по периметру площади включили электрические фонари, светившие теплым, желтовато-розовым светом. Помимо этого, на крышах Зимнего дворца и здания Генштаба зажглись яркие электрические прожектора, заливавшие площадь световыми пятнами разных цветов. Эти пятна перемещались по брусчатке, скользили вверх по Александрийскому столпу или же втыкались вверх столбами цветного света. Непрерывно играл оркестр; его звуки смешивались со звуками народной музыки, издаваемыми самодеятельными музыкантами идущими в колоннах.

Мы с «сестренками» стояли на трибуне для почетных гостей вместе с императорской семьей и прочими «ближними боярами», большая часть которых была пришельцами из будущего. От обилия громких имен кружилась голова. Меня познакомили с адмиралом Ларионовым, его супругой (дочерью английского короля), генералом Бережным, его супругой Великой княгиней Ольгой (воспитательницей мой невесты), тайным советником Тамбовцевым, адмиралом Макаровым и многими другими – всех мой бедный ум уже не упомнил.

Площадь с трибуны просматривалась как на ладони. Я видел волнующееся море голов: мужчины были в картузах, женщины в платках; среди всего этого изредка попадались шляпы и шляпки интеллигентной публики, а также фуражки инженеров и техников, пришедших вместе с колоннами своих заводов.

Когда площадь заполнилась почти до отказа, перед собравшимися выступил император Михаил. Его встретили ликующими криками. Он поздравил своих подданных с Праздником Трудящихся и пообещал, что он лично, а также возглавляемое им государство и дальше будет заботиться об их нуждах, а жизнь простых людей с каждым годом будет улучшаться. Как только император закончил свою речь, на набережной за Зимним дворцом бухнули салютные мортиры, в небо взлетели ракеты – и начался яркий фейерверк… Каждый залп толпа встречала свистом, аплодисментами и восторженными воплями.

В самый разгар веселья к нам наверх поднялся невысокий рябой рыжеватый человек кавказской наружности, имевший эдакий полуинтеллигентный вид. Как оказалось, это был Иосиф Джугашвили, по кличке Коба – эсдек-большевик и здешний, как говорят в Америке, «профсоюзный воротила». Он-то и был на этом празднике настоящим хозяином, все же остальные при этом, включая самого императора, были не более чем гостями. К моему удивлению, все присутствующие поздоровались с ним за руку (не исключая и императора Михаила), а подполковник Бесоев еще и обнялся по кавказскому обычаю. Чудны дела твои, Господи! Явно этот необычный человек чувствовал себя среди сильных мира сего как рыба в воде. А я, напротив, ощущал себя бедной овечкой в присутствии дракона… Впрочем, наше с «сестренками» существование так и осталось незамеченным этим человеком, и, поздоровавшись со всеми присутствующими, он передал императору какую-то записку, которую тот, не читая, сунул во внутренний карман кителя. Потом господин Джугашвили о чем-то вполголоса поговорил с госпожой Антоновой и господином Тамбовцевым, после чего, быстро попрощавшись, покинул трибуну.